Воспоминания о серебряном веке.
Сост., авт. предисл. и коммент. Вадим Крейд.
М.: Республика, 1993.
OCR Ловецкая Т. Ю.

В доме Я. П. Полонского на Знаменской улице по пятницам бывали очень симпатичные вечеринки. Собиралось довольно много гостей вокруг большого чайного стола, и беседы велись на всевозможные темы. Престарелый поэт принимал живейшее участие в этих беседах. Говорил он слегка нараспев и в нос, что придавало его речи некоторую торжественность, усугублявшуюся его внешностью библейского патриарха. Его супруга, Жозефина Антоновна (она была его второй женой и значительно моложе его), мастерски справлялась с ролью хозяйки, бдительно следя за тем, чтобы никому не было скучно и чтоб все "угощались". Впрочем, никому никогда и не бывало скучно, потому что в доме Полонских всегда царило самое радушное настроение.
Вечеринки эти -- или приемы -- не носили характера "литературного". Собирались просто знакомые поэта и его семьи; иногда, впрочем, читали стихи.
После смерти Якова Петровича1 его вдова и сын, при участии нескольких приятелей -- в числе которых и я имел честь находиться,-- основали, в память поэта, кружок под названием "Пятницы Полонского". Собрания происходили, конечно, по пятницам, в помещении, теперь не помню, какому-то предприятию принадлежавшем (кажется, одной из крупных фортепианных фирм), в большом доме на углу Невского проспекта и Морской улицы.
Число членов кружка быстро разрослось. Собирались, выпить чая, слегка закусить и прослушать всегда интересную музыкально-вокальную и литературную программу, над составлением которой усердно работал сын покойного поэта, милейший Борис Яковлевич Полонский. Артисты и чтецы всегда охотно отзывались на приглашение принять участие в программе, и успех "Пятниц Полонского" все возрастал. Но опять-таки собрания эти не носили характера профессионально-литературного, а являлись лишь воспроизведением -- в более широком масштабе -- вечеринок, устраивавшихся при жизни поэта в его доме.
Но параллельно с этим кружком возник вскоре еще другой, преследовавший иные задания и связанный с памятью Полонского лишь тем обстоятельством, что собрания его происходили тоже по пятницам.
После смерти Полонского старейшим русским поэтом явился К. К. Случевский 2, который и возымел мысль, в память своего покойного собрата, устраивать -- так сказать, в порядке преемственности -- у себя на дому собрания по пятницам.
Собрания эти скоро стали известны в литературном мире под наименованием "Пятниц Случевского".
Попасть в члены этого кружка можно было только после строгой баллотировки, и к тому же непременным условием вменялась принадлежность, или хотя бы причастность, к поэтической или стихотворной области литературы, если можно так выразиться.
Я никогда не был поэтом, ни даже простым "рифмоплетом", но более или менее владел стихом, перевел две или три пьесы в стихах с французского языка на русский, а целый ряд русских стихотворений на французский (некоторые из этих переводов были напечатаны в свое время в "Nouvelle Revue", журнале, издававшемся известной Madame Adam, поныне еше здравствующей и доживающей десятый десяток лет со дня своего рождения).
При добром отношении ко мне со стороны как самого Случевского, так и некоторых членов его кружка я был принят в кружок, несмотря на мои определенно ничтожные заслуги перед русской поэзией. На таких же, хотя и гораздо менее шатких, основаниях был избран и Ф. Ф. Фидлер 3, друг всех русских писателей, от самых маститых до самых заурядных журналистов. Преподаватель немецкого языка в нескольких учебных заведениях, между прочим, в Екатерининском институте, он с редким талантом переводил на немецкий язык произведения чуть ли не всех русских поэтов -- до Кольцова и Никитина включительно, и переводы его охотно издавала известная германская фирма "Universal Reclams Bibliothek", маленькие книжечки которой, наподобие суворинской дешевой библиотеки, расходились по всему миру.
Кстати сказать, у Фидлера была редчайшая коллекция писательских автографов, которую он завещал Петербургской публичной библиотеке. Мне посчастливилось обогатить эту коллекцию тремя письмами: Жуковского к H. H. Пушкиной (я получил его в подарок от внука Пушкиной), Чехова и Эдм. Ростана 4; последние два письма были авторами их адресованы мне. Письмо Чехова касалось предполагавшегося и не состоявшегося, вследствие протеста Московского Художественного театра, представления "Чайки" на сцене "Нового театра Л. Б. Яворской 5"; письмо же Эдм. Ростана, с которым я был когда-то в приятельских отношениях, относилось к постановке его знаменитой пьесы "Сирано де Бержерак" и подробно описывало первое представление этого едва ли не лучшего драматического произведения Ростана.
Но возвращаюсь к "Пятницам Случевского", или, как досужие юмористы окрестили их, к "Сборищам птичек певчих". Случевский жил во втором этаже дома -- если память мне не изменяет -- под номером 7 по Николаевской улице. Собирались между восемью и девятью часами вечера. Завсегдатаями были -- по крайней мере, в первое время -- Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, С. А. Андреевский, К. Д. Бальмонт, Ф. К. Сологуб, А. А. Коринфский (ныне незаслуженно забытый), К. М. Фофанов, иногда Вл. С. Соловьев, присутствие которого вносило всегда особое оживление, О. М. Чюмина, Т. Л. Щепкина-Куперник, В. Величко, "Лейтенант С." -- сын Случевского, молодой поэт, подававший большие надежды, мой товарищ по морскому училищу, погибший во время русско-японской войны6, и еще несколько человек, имена которых теперь не припомню7. Часов в девять собрание открывалось. Спешу оговориться, не собрание открывалось -- это было бы чересчур торжественно! -- а начиналось собеседование. Кто-нибудь из присутствующих (действительных поэтов!) прочитывал свое последнее, еще не появившееся в печати произведение, а вслед за тем слушатели высказывали свое откровенное мнение об этом произведении.
Когда присутствовал Фофанов, то на него поглядывали (особенно хозяин дома) не без некоторого беспокойства: этот, быть может, один из последних талантливых русских поэтов-лириков чистейшей воды был, к сожалению, подвержен страсти алкоголизма и приходил на наши собрания иногда в состоянии, близком к невменяемости. Он изрекал в таких случаях, не стесняясь присутствия дам, такие "словеса", что мы не знали, как говорится, куда деваться. Помню, но не расскажу о ней, одну его выходку по поводу какой-то статуэтки, стоявшей в кабинете Случевского.
Но это, так сказать, анекдотический эпизод...
Обыкновенно после прослушивания того или иного поэтического произведения высказывали свое мнение о нем самые маститые представители поэзии -- Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, С. А. Андреевский и сам хозяин дома. Первые двое говорили, так сказать, на два клироса: один договаривал или развивал мысли другого, что было весьма интересно. Их критика была иногда сурова, но всегда облечена в очень корректную форму. С. А. Андреевский высказывался гораздо более резко, почти всегда отрицательно и в академически сжатой форме. После его отзыва автор прочитанного произведения чувствовал себя на скамье подсудимых после речи прокурора. Тогда выступал Случевский, сглаживавший добродушием и благожелательностью своей речи все шероховатости создавшегося положения, примирявший автора с критиком, восстановлявший душевное равновесие и -- по окончании речи приглашавший присутствующих перейти в столовую поужинать.
Меню ужина было всегда одно и то же: несколько закусок и окорок превосходной холодной телятины. Вина не было: графин водки и несколько кувшинов кваса заменяли вина.
Эти ужины, по правде говоря, были самой приятной и интересной частью вечера. Хороший стол, гостеприимный хозяин и приятные собеседники -- что может быть лучше?
Было весело и уютно. Под конец ужина Случевский задавал какую-нибудь тему, на которую все присутствовавшие должны были написать экспромты в стихах. Я писал всегда что-нибудь краткое и юмористическое -- единственное, на что я был способен. В. С. Соловьев, который умел соединять в своей многогранной душе крупнейшего философа, блестящего поэта и неподражаемого весельчака, тоже писал всякие "благоглупости", конечно, несравненно более удачные, нежели мои; Федор Сологуб тоже следовал по этой легкомысленной дорожке. Кое-кто явно не сочувствовал такому легкомыслию... Бальмонт писал очень серьезные и выспренние строфы. Получался некоторый "диссонанс". В конце концов шутники взяли верх. Это разредило число участников ужинов, но усугубило приятность оных.
За одним из таких приятных ужинов Случевский поделился с нами пришедшей ему в голову мыслью -- создать маленькую еженедельную газетку под заглавием "Словцо", которой каждый из участников кружка должен был отдать свою посильную дань, помещая в ней хотя бы по нескольку стихотворных строк.
Мысль эта имела успех, и газетка начала выходить. Не помню, сколько времени она просуществовала: что-то, кажется, не особенно долго. Примешались к делу и личные отношения и даже отчасти политические воззрения, что уж совершенно не соответствовало духу нашего сообщества и принципам его основателя: Случевский, гофмейстер Двора и главный редактор "Правительственного вестника", был человек беспартийный, и, во-первых,-- поэт. Поэзию он ставил выше всего. Вдобавок он был человек чрезвычайно добрый, незлобивый и миролюбивый; свойства душевные, мало вязавшиеся с активной политической деятельностью. Создавая свои "пятницы" в память Полонского (который тоже был чужд политики, несмотря на то что носил чин действительного статского советника и был даже одно время -- о, ужас! -- цензором), Случевский хотел создать среди дебрей политических распрей, в которых блуждала русская литература (я не говорю, конечно, о публицистике, предназначенной к таковым блужданиям), оазис с кристально чистым родником поэзии, и только поэзии, или хотя бы со скромным ручейком безобидного стихотворства. И все шло благополучно, не слишком уклоняясь от задания, поставленного себе Случевским, пока его "пятницы" сводились к чтениям, прениям и писаниям экспромтов за ужином. Но как только в дело вмешались типографский станок и гласность -- в виде печатания и продажи газеты,-- мираж начал блекнуть, а затем и окончательно исчез. Такова сила печатного слова и даже "Словца"!.. С осени 1899 года я начал реже посещать собрания у Случевского, всецело отдавшись созданию моей газеты "Северный курьер". А затем опять-таки примешалась "политика". Я дал в "Словцо" какое-то юмористическое стихотворение, в котором высмеивал редактора-издателя "Гражданина", князя В. П. Мещерского. В. Л. Величко, политический единомышленник кн. Мещерского, заявил протест против напечатания моих шутливых виршей. Я в свою очередь вспылил и -- по молодости лет! -- поставил вопрос очень остро. В результате не помню, были или не были напечатаны мои стихи, кажется, все-таки были, но во всяком случае "гармония была нарушена", и я перестал быть завсегдатаем "Пятниц Случевского"; сперва посещал их изредка, а затем и совсем перестал посещать.
Затрудняюсь сказать -- долго ли еще эти собрания просуществовали. Не знаю -- как, почему и когда они прекратились8. Но вспоминаю я о них тридцать лет спустя с самым теплым чувством, а об основателе их -- милом, благородном идеалисте-поэте Константине Константиновиче Случевском -- с искренним преклонением...

Комментарии
Барятинский Владимир Владимирович, князь (1874--1941) -- писатель-прозаик, драматург, журналист. Окончил морской корпус. Первое выступление в печати -- в газете "Санкт-Петербургские ведомости". Сотрудничал в газете "Новое время". В 1897 г. издавал газету "Северный курьер". В 1897 г. вышла его книга "Потомки", в 1899 г.-- "Лоло и Лала", в 1901 г.-- сборник статей "Мысли и заметки". Автор пьес "Перекаты", "Карьера Наблоцкого", "Пляска жизни", "Во дни Петра", "Последний Иванов", "Светлый царь". Некоторые из этих пьес шли в петербургском "Новом театре", которым князь Барятинский руководил.
После революции эмигрировал, опубликовал в эмигрантских журналах и газетах ряд рассказов и мемуарных очерков.
1 Поэт Полонский Яков Петрович умер 18 октября ст. ст. 1898 г. на 79-м году жизни.
2 Случевский Константин Константинович (1837--1904) -- поэт, театральный критик.
3 Фидлер Фридрих (Федор Федорович) (1859--1917) -- переводчик, поэт. Перевел на немецкий язык стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, А. К. Толстого, Кольцова, Никитина, Надсона, Вяч. Иванова, Брюсова. Составитель известного сборника автобиографий русских писателей "Первые литературные шаги" (М.: типография Т-ва И. Д. Сытина, 1911). Основатель частного литературного музея, который в течение десятилетий пополнял материалами, относящимися к жизни и творчеству писателей, преимущественно писателей русских. Брюсов, впервые встретивший Фидлера в кружке Случевского, оставил в своем дневнике запись о нем: "...Тут подползла ко мне некая фигура на двух ногах и заговорила. "Я много читал о вас и слышал, очень рад познакомиться. У меня есть альбом, который украшен автографами многих замечательных лиц, не согласитесь ли и вы украсить его этим стихотворением". Я согласился и украсил, а едва кончил, владелец альбома, оказавшийся немецким поэтом Фидлером, спросил меня: "А есть ли с вами ваш портрет?" Моего портрета со мной не оказалось. "Будьте любезны прислать мне с автографом, у меня портретная галерея замечательных лиц" (Брюсов В. Дневники. 1891--1910. С. 55). Блок, побывавший у Фидлера на именинах, записал в дневнике 4 ноября 1911 г.: "Уютная квартира, вся увешанная портретами -- одна комната; карикатурами -- другая... Народ прибывает непрестанно, и к полуночи уже некуда яблоку упасть" (Собр. соч. Т. 7. С. 80). Иероним Ясинский писал в своих воспоминаниях о судьбе некоторых чеховских писем: "Кое-какие письма его были напечатаны мною по просьбе биографов Чехова, когда он умер. Одни письма хранятся еще у меня, а остальные я подарил... Фидлеру" (Роман моей жизни. С. 273).
4 Ростан Эдмон (1868--1918) -- французский драматург.
5 Яворская Лидия Борисовна (1871--1921) -- актриса, жена кн. В. В. Барятинского.
6 Случевский Константин Константинович (1873--1905) -- поэт, сын знаменитого поэта Константина Случевского (1837--1904). Как и автор настоящих мемуаров, младший Случевский получил образование в морском корпусе. Печатался в "Новом времени" под псевдонимом "Лейтенант С.". Погиб в Цусимском сражении. Посмертно был издан сборник его стихотворений.
7 Этот список Барятинского можно дополнить еще именами Гумилева, Ахматовой, Городецкого, Блока, А. Каменского, Е. Аничкова, П. Соловьева (Allegro), Быкова, Хвостова, Вишневского-Черниговцева и многих других, а также, как писал участник этого кружка И. Ясинский, именами многих начинающих поэтесс "с прелестными лицами и слабыми стихами". Встречи участников кружка устраивались не только на дому у Случевского, но также и у В. П. Авенариуса, М. Г. Веселковой-Кильштет и др.
8 "Был это последний кружок поэтов, дотянувших свое бытие до революционного перелома. Его можно помянуть во всяком случае добрым словом" (Ясинский И. Роман моей жизни. С. 214).