Хорошо на родимых полях.
Будет солнце сиять надо мною,
Вся могилка потонет в цветах...
Он знал только один этот куплет. Кончив петь, засучивал рукава и спрашивал:
- Кто первый? Подходи!
А утром на другой день грозный Федя ходил с виноватым видом вдоль ограды и беседовал с супругой.
- Литовку-то куда девала? - спрашивал Федя.
Из избы через открытую дверь вызывающе отвечали:
- У меня под юбкой спрятана. Хозяин!
Федя, нагнув голову, с минуту мучительно соображал. Потом говорил участливо:
- Смотри не обрежься. А то пойдет желтая кровь, кхх-хх-х-х...
В избе выразительно гремел ухват, Федя торопливой рысцой отбегал к воротам. На крыльце с клюкой или ухватом в руках появлялась Хавронья, бойкая крупная баба. Федя не шутя предупреждал ее:
- Ты брось эту моду - сразу за клюку хвататься. А то я когда-нибудь отобью руки-то.
- Бык окаянный! Пень грустный! Мучитель мой! - неслось в чистом утреннем воздухе.
Федя внимательно слушал. Потом, улучив момент, когда жена переводила дух, предлагал:
- Спой чего-нибудь. У тебя здорово выйдет.
Хавронья тигрицей кидалась к нему, Федя не спеша перебегал через улицу, усаживался напротив, у прясла своего закадычного дружка Яши Горячего. За ворота Хавронья обычно не выбегала, Федя знал это.
Яша выходил к нему, подсаживался рядышком. Закуривали знаменитый Яшин самосад с донником и слушали "камедь".
- Бурые медведи! Чалдоны проклятые! - кричала Хавронья через улицу. - Я из вас шкелетов наделаю!..
Дружки негромко переговаривались.
- Седня что-то мягко.
- Заряд неважный, - пояснял Федя.
Иногда, чтобы подзадорить Хавронью, Яша кидал через улицу:
- Ксплотатор! (он страшно любил такие слова).
- Ты еще там!.. - задыхалась от гнева Хавронья. - Иди поцелуй Анютку кривую! Она тебя давно дожидается...
Яша умолкал. Анютка эта - деревенская дурочка, которую Яша один раз по пьяной лавочке защучил в углу и... говорил ей ласковые слова. Она дура-дура, а тут вырвалась, исцарапала Яше лицо и убежала. Но мало того - еще раззвонила по деревне, что Яша Горячий приходил ее сватать, но она, Анютка, не пошла за такого. "Шибко уж пьет он, - говорила она серьезно. - Если бы пил поменьше..." - "Да ты подумай, Анютка, - советовали ей мужики. - Не швыряйся шибко-то... У вас же старая любовь". - "Нет, нет, нет, - даже и не уговаривайте! Слушать даже не хочу". Мужики гоготали, а Яша выходил из себя: грозился, что убьет когда-нибудь Анютку.
Федя был дома, когда пришли к нему.
Хавронье нездоровилось - лежала на печке с видом покорной готовности выносить всякие несправедливости судьбы. Федя разбирал на лавке большой амбарный замок.
- Здравствуйте, хозяева! - громко сказал Платоныч. (Он сначала было озлился, помрачнел, а под конец своих неудачных хождений странным образом повеселел. "Ничего, Кузьма, вот увидишь - школа будет. Не на тех они нарвались", - заявил он.)
На "здравствуйте" Федя поднял от замка голову, некоторое время молча разглядывал старика и парня.
- Здорово живете.
- Вот какое дело, хозяин, - заговорил Платоныч, без приглашения направляясь в передний угол, - надо вам в деревне школу иметь... Надо ведь?
Федя, наморщив вопросительно лоб, смотрел на него.
- Надо, конечно, - сам себе ответил Платоныч. - Ребятишки учиться будут. Да. А школы нет. Как быть?
Федя хмыкнул - ему понравилось начало.
- Как же быть?
- Не знаю, - сознался Федя.
- Строить! - воскликнул Платоныч, будто сам удивляясь и радуясь столь простому решению.
- Во-он ты куда! - догадался Федя. Отложил в сторону замок. - А как... кто строить-то будет?
- А все вместе. Каждый по пять-шесть дней отработает - и школа готова. Леса вам не занимать.
Федя выслушал и, не раздумывая, просто сказал:
- Можно.
Платоныч даже растерялся от такой легкой победы. Встал, потрогал застегнутые пуговицы пальто.
- Вот и хорошо. Хорошо, брат!.. Пошли, Кузьма. До свидания.
- Будь здоров.
На улице Платоныч молодо сверкнул глазами:
- Чего я тебе говорил?
- Один только...
- Все будут! - Платоныч смешно вскинул голову, легко и уверенно пошагал к следующему двору. Он был упрямый старик.
Зашли к Поповым.
Они как раз обедали. На столе дымился чугунок с картошкой. На лавках вокруг стола сидела детвора - один другого меньше. Каждый доставал себе из чугунка горячую картошину, чистил, катая с руки на руку, макал в соль и, обжигаясь, ел с хлебом. Запивали молоком из общей кружки, в которую Марья часто подливала свежего. Молока было немного, ребятишки следили друг за другом, чтобы тот, к кому переходила кружка, не очень старался, глотая. Молчали.
- Здравствуйте, хозяева!
Все обернулись; шесть маленьких рожиц с одинаково ясными "поповскими" глазами с любопытством рассматривали Платоныча и Кузьму.
- Проходите, - пригласил Сергей Федорыч, вытирая полотенцем руки.
Платоныч незаметно огляделся, выискивая, куда бы ему присесть.
- Вон на кровать можно, - показал хозяин, не смущаясь угнетающей теснотой в своей избе. Он привык к ней за всю жизнь.
Присели на край высокой деревянной кровати, покрытой полосатой дерюгой.
Сергей Федорыч отъехал с табуреткой от стола ближе к кровати. Достал кисет.
- Курите?
Платоныч отказался, а Кузьма закурил.
Еще ни в одной избе не испытывал Кузьма такого острого, саднящего душу чувства жалости к людям, как здесь. "Вот кому новая жизнь-то нужна", - думал он, разглядывая ребятишек. Встретился взглядом с Марьей и... вздрогнул. Она вдруг напомнила ему мать. Он не знал мать, но по рассказам Платоныча и других людей восстановил для себя дорогой образ, свыкся с ним, бережно хранил... Ему казалось, что он ее помнит; он даже встречал женщин, похожих на мать. Но эта... елки зеленые! - до того похожа. Невероятно, странно, что она сидит здесь, живая. Можно подойти и потрогать ее рукой. Кузьма не отрываясь смотрел на Марью. Не слышал, о чем говорит Платоныч с хозяином. Ничего не слышал и не видел вокруг. Не помнил даже, как вышли на улицу... В глазах стояла Марья.
- Что такое, дядь Вась?.. А? Ты видел, какая она?
Платоныч строго посмотрел на племянника. Негромко и серьезно сказал:
- Не нравятся мне такие штуки, Кузьма. Ты что это?
Кузьма промолчал. Понял, что не сумеет сейчас ничего объяснить.
Молчали до следующего двора. Перед тем как войти в дом, Платоныч остановился, спросил встревоженно:
- Что с тобой делается? Ты можешь объяснить?
- Потом объясню. Вечером.
11
Братья приехали почти одновременно. Не успел Макар расседлать коня (за шапкой ездил и за обрезом), ворота раскрылись - въехал Егор.
- Ты где был? - спросил Макар.
- Недалеко.
Утро было хмурое. Небо заволокло тучами; они низко плыли над землей, роняли в грязь редкие холодные капли.
- Кондрата нашего, однако, убили, - сказал Макар.
Егор застыл около коня.
- Где?
- Не совсем... Вон видишь, что делается! - Макар показал братнину шапку, всю в крови.
- Скажет тоже - убили!
- Может помереть.
- Дрались, что ли?
- Ага.
- С кем?
- Не знаю.
- У тебя курево есть? - Егор присел на ясли. - Я прокурился.
Макар сел рядом, достал из кармана кисет, подал брату. Нахмурился, разглядывая окровавленную шапку.
- С кем он? - опять спросил Егор.
- Не знаю. Не могу никак понять: чем так звезданули? От гирьки не бывает рвано. А тут вишь... - он сунул под нос Егору шапку.
- Брось ты ее! - откачнулся Егор.
По крыше конюшни забарабанил редкий, но крупный дождь, - ранний собрался. Первый в этом году.
- Пахать скоро, - вздохнул Макар.
Егор подобрал с земли соломинку закусил в зубах.
- Втюрился я, Макар...
Макар живо повернулся:
- Ну-у! В кого?
- В Марью Попову.
Макар заулыбался: такая любовь сулила много хлопот Егору.
- Как же теперь?
- Не знаю. Хоть "Матушку-репку" пой.
- М-дэ-э... - сочувственно протянул Макар. - Плохо твое дело, Егор, шибко плохо. Даю голову на отсечение - он даже разговаривать об этом не станет.
Егор сам знал, что говорить с отцом о Марье - все равно что шилом пахать. Глупо. Емельян Спиридоныч понимал одно: невеста должна быть с приданым. Он за Кондрата высватал некрасивую, хворую девку, зато из богатого дома. "С лица воду не пить", - заявил он.
- Пощупал уж ее? - спросил Макар.
Егор дрогнул ноздрями, сплюнул.
- Оглоед!.. Только одно знаешь. Все, что ли, такие?
- Что ж ты с ней... оленей ловил?
- Перестань, а то в зубы заеду!
- Я заеду! - в глазах у Макара загорелся веселый злой огонек. - Попал так не чирикай.
Егор бросил соломинку, подобрал другую.
- В общем, не видать тебе Марьи, как своих ушей, - сказал Макар, поднимаясь.
Егор задавил сапогом окурок, каким-то не своим голосом тихо сказал:
- Поглядим.
Домой Емельян Спиридоныч приехал на другой день.
Кряхтя, боком влез в дверь, скинул с плеча мешок.
- Здорово ночевали, - весь опухший, темный, с мутными глазами.
- С приездом! - весело откликнулся Макар. Он был один дома. Куда-то собирался: стоял перед самоваром в синей сатиновой рубахе, смотрелся в него.
Отец выжидающе уставился на сына.
- Никто не был?
- Никого. Монголка-то прибежала.
Емельян слезливо заморгал.
- Сама?
- Сама. Ночью. Как заржет под окном... Я думал, мне сон снится.
Емельян Спиридоныч снял рукавицу, высморкался в угол.
- Поеду в город - рублевую свечку Миколе-угоднику поставлю, - поклялся он, устало присаживаясь на припечье. - Иди коня выпряги.
- А где Кондрат?
- Там.
Макар вышел, но тотчас вернулся обратно с широко открытыми глазами.
- Эти... приезжие зачем-то идут.
Емельян Спиридоныч выронил кисет. Встал, хотел идти в горницу, но в сенях уже скрипели шаги. Оба - отец и сын - замерли посреди избы, глядя на дверь.
- Здравствуйте, хозяева! - вошли Платоныч и Кузьма.
- Доброго здоровья! - приветливо откликнулся Макар.
Он несколько суетливо подставил один стул и... сам сел на него. Но тут же вскочил, поправил рубаху.
Кузьма с недоумением глядел на Макара. Тот почувствовал этот взгляд. Тоже уставился на Кузьму - тревожно.
Молчание получилось долгим, тяжким для Любавиных. Емельян Спиридоныч мучительно решал: сесть ему или продолжать стоять? Или вообще уйти в горницу?
- Мы вот по какому делу: решили в вашей деревне школу строить. Поможете?
Емельян Спиридоныч сдвинулся наконец с места, пошел к порогу раздеваться. Макар сел, закинув ногу на ногу. Приготовился с удовольствием разговаривать.
- Школу, значит, строить? - Макар бесцеремонно рассматривал Платоныча. Большую?
- Хорошую нужно.
- Так. А сортир там будет?
Емельян Спиридоныч гневно обернулся на сына. У Кузьмы багрово потемнел шрам. Один Платоныч сохранял спокойствие.
- Ты что, мастер по сортирам?
- Ага. Я очки вырубаю. И какие очки, ты бы знал!.. - Макар говорил серьезно, даже несколько торжественно. - Не очки, а загляденье! Люди сутками сидят на них, и вставать неохота. Сидят и смеются... от радости.
Кузьма с тоской и яростью посмотрел на Платоныча. У того чуть заметно дергалось левое веко.
- Знаешь... Это интересно. Фамилию твою можно узнать? - Платоныч полез в карман за карандашом.
Макар настороженно сузил глаза:
- Зачем?
- А нам такие мастера нужны. Как фамилия?
- Ну, это ты зря, дядя... Я ж пошутил, - Макар невесело улыбнулся.
- Как фамилия?! - строго прикрикнул Платоныч.
Макар сутуло повел плечами.
- Любавин. Только не ори на меня.
- Ты чего это, борода, разоряешься? - спросил Емельян Спиридоныч. - Гляди, это тебе не старинка, - под лохматыми бровями его тускло мерцали, играя, злые глаза.
Платоныч, не оборачиваясь, резко сказал:
- В помощи вашей мы больше не нуждаемся. А за издевательство над общим делом можно спросить! - он круто повернулся и пошел к выходу.
Емельян Спиридоныч посторонился.
Кузьма, глядя на него, замедлил шаг.
- Вот именно - не старинка! Это ты правильно сказал.
- Будь здоров, сопля, - миролюбиво ответил Емельян Спиридоныч.
Кузьма, ощерив стиснутые зубы, пошел грудью на старика - длинный, тонкий, прямой и безрассудный. Боль и гнев стояли в его глазах. Но был он слаб, до смешного слаб против квадратного Емельяна Спиридоныча. Тот в молодости ломал через колено дышло от брички.
- Кузьма! - остановил его Платоныч. - Пойдем.
Когда за ними закрылась дверь, Емельян Спиридоныч подошел к Макару, наотмашь, хлестко стеганул его по лицу портянкой.
- Балабонишь много!
Макар крутнул головой, хищно оскалился... Отошел к окну. Проводил глазами отступающего от кобеля Кузьму, плюнул на крашеный пол.
- С одного раза до смерти зашиб бы... такого. А приходится молчать. Как их Колчак не угробил?!
- Меньше вякай про это! - рыкнул отец. Стащил сапог с ноги и мрачно задумался. - Они нам еще завьют горе веревочкой.
- Просидели тут в семнадцатом годе, - не то упрекнул отца Макар, не то сказал с сожалением. - Про... Сибирь.
Емельян Спиридоныч посмотрел на сына, ничего не сказал. Подумал, спросил с издевкой:
- Что же ты не шел спасать ее в переворот-то? Вон они, не так уже далеко были, партизаны-то, - забыл сгоряча Емельян Спиридоныч, что было Макару в ту пору пятнадцать-шестнадцать лет - вояка еще зеленый.
Сам же сообразил, что сказал глупость, добавил уклончиво:
- Ничо, не пропадем пока.
- Это - как сказать. Я вон стретил вчера Елизара Колокольникова, он говорит: "Передай, - говорит, - отцу, чтоб нынче в пахоту не нанимал никого". Гумага какая-то ему пришла от начальства. "Сами, - говорит, - управляйтесь".
Емельян Спиридоныч опять невесело задумался. Потом озверел вдруг:
- Ты скажи ему, чтоб он не совал нос куда не надо! А то я его вместе с гумагой энтой в Баклань спущу. Председатель... - матюкнулся и полез на печку отсыпать пропитую ночь. Не стерпел и еще подал оттуда: - Хлебушка им дай, а людей не нанимай!
- Прям стишок получился, - сострил Макар.
- А ты чего лоботрясничаешь?! - вконец обозлился Емельян Спиридоныч. Куда выпялился?!
Макар струсил.
- В карты пойду поиграю. А чего делать-то? Коней перековал...
- Бороны надо чинить!
- Там очередь... Не дошло. А Федя еще косится на нас...
Емельян Спиридоныч отвернулся к стенке, сказал с сердцем сам себе: - Я им покошусь! Обормоты...
Макар поскорее вышмыгнул из избы; плохо дело, когда отец не знает, на ком сорвать злобушку: он всегда тяжко хворал с похмелья и ненавидел весь свет.
Когда вышли за ворота, Платоныч остановился, поджидая Кузьму.
- Неправильно делаешь, дядя Вася, - с ходу заявил Кузьма, останавливаясь.
Платоныч двинулся в переулок, к следующему дому.
- Пошли. Что неправильно?
- Форменные богачи, а ты на них с карандашиком... Напугал кого! Вообще надоело мне возиться с этой школой. Нас для чего послали?
- Иди ближе и не кричи так. Слушай меня. Неправильно делаешь ты, а не я. Помню, для чего послали. Но только напрасно ты думаешь, что к дуракам послали, - обогнули с разных сторон большую лужу, сошлись снова. - Вся деревня у нас вот где должна быть, - Платоныч протянул руку ладонью кверху. Она была маленькая, ладонь, сморщенная. - Всех надо вот так видеть. И знать. И блох не ловить - главное. А от школы я не отступлюсь. Не они, так дети ихние спасибо скажут. Так, Кузьма. Будь умнее. Не торопись.
Вечером того же дня у Егора с отцом произошел короткий разговор.
Емельян Спиридоныч только что проснулся, сидел на лавке, разогретый сном, пил с передышками квас. Блаженно кряхтел.
Егор вошел с улицы - полушубок нараспашку. Не снимая шапки, сразу начал:
- Тять, хочу жениться.
- Хм. Кого хочешь брать?
- Марью... Попову.
Емельян Спиридоныч отставил ковш. Даже не захотел повысить голос.
- Ты што, смеешься надо мной?
- Не смеюсь. Люблю девку.
- Иди кобылу мою полюби. Здоровый балда, а умишка ни на грош. Больше не подходи ко мне с таким разговором.
- Тогда сам пойду сватать, - решил Егор. - Со мной не будет, как с Кондратом, - он, не поворачиваясь, стал отходить к двери. И хоть он и ждал этого, едва успел увернуться: ковш, брызгая во все стороны квасом, пролетел около его головы, ударился о косяк и, звякая, покатился по полу.
- Собака! Научились с отцом разговаривать!! - послал Емельян Спиридоныч громовым голосом вслед сыну.
Егор вылетел из сеней, вытирая рукавом лицо - квасом попало. Навстречу на крыльцо поднимался Макар.
- Ломанул чем-нибудь? - спросил он, улыбаясь. Егор загородил ему дорогу.
- Пошли со мной.
- Куда?
- К Поповым. Сватать.
Сросшиеся смоляные брови Макара поползли вверх.
- Он што... согласный?
- Согласный. Пойдем самогону достанем...
Егор развернул брата и, не давая ему опомниться, потащил за собой. Тот шел и не шел: не верилось.
- А чего ты такой выскочил?
- Эта... Я потом расскажу. Пойдем.
- Врешь, - понял Макар и остановился. - Ты чего надумал?
- Выручи, Макар, пошли. Высватаем, приведу в дом - не выгонит. Побоится позора. А выгонит - хрен с ним. Но все равно будет по-моему.
Макар думал. Такое сватовство лично ему могло выйти боком. Но очень хотелось досадить отцу. В душе он был согласен с Егором. Вскинул голову, озорно сверкнул глазом.
- Пошли.
Купили в одном известном им доме три бутылки самогону и направились к Поповым. Первым - Макар. Азартная, ярая душа его разыгралась не на шутку. Его уже нельзя было остановить. Вздумай сейчас Егор удариться на попятную - он пошел бы сватать один. За себя.
- Замесили дельце! - потирал он, довольный, руки.
Огня у Поповых еще не было. Макар впотьмах налетел на табуретку. - Дядя Сергей!
- Оу!
- Где ты тут? Запаляй огонь - гости пришли! - распоряжался Макар.
Марья зажгла лампу и, когда увидела у порога серьезного, собранного Егора и сияющего Макара посреди избы, вспыхнула горячим, предательским румянцем. Сергей Федорыч понял позже.
- Вам чего, ребяты?..
- Нам-то?.. - Макар, к немалому удивлению хозяина, быстро разделся, прошел к столу. За ним так же быстро и решительно смахнул с плеч полушубок Егор. Нам для начала капустки. Есть? А потом потолкуем, - Макар значительно посмотрел на Марью. Она не знала, куда девать свои ясные, посчастливевшие глаза.
Сергей Федорыч понял наконец. Приосанился. Первый раз, за первую дочь пришли свататься. Теперь - не ударить лицом в грязь.
- Вон вы какие гости-то! - сказал он, как бы решая для себя: не выставить ли сразу таких гостей?
Но долго не смог притворяться.
- Марья, неси капусту, - сел к столу. Потрогал маленькой высохшей рукой бутылку. - Запотела, сволочь.
Макар достал из кармана большой шмат сала (заходил по дороге к брату Ефиму), сдул с шершавой корочки табак, шлепнул на стол.
Ребятишки внимательно смотрели на них с печки.
Сергей Федорыч отхватил ножом хороший кусок, бросил им.
- Только с хлебом ешьте.
Марья принесла в чашке капусту. Поставила на стол и отошла в сторонку.
- Та-ак. А сам Емельян Спиридоныч к бедным не ходит сватать? - спросил Сергей Федорыч.
- Ему некогда, - ответил Макар.
Хитрый Ефим зачуял недоброе.
Отрезая Макару сало, невзначай спросил:
- Зачем тебе сало-то?
- Выпьем тут с дружками.
Ефим понял, что замышляет Макар какое-то темное дело. То ли драку или чего похуже.
Проводил Макара, собрался - и ходом к отцу.
С порога спросил:
- Где ребята?
- Не знаю. А што?
- Приходил сейчас Макар ко мне, попросил сала. А у самого карманы оттопырены, - по-видимому, бутылки с самогоном. Не затеяли они чего?
Емельян Спиридоныч, набрякая темной кровью, спросил:
- Егорка был с ним?
- Был. Только тот не заходил, а на улице дожидался. Но пошли вместе.
Емельян Спиридоныч вскочил с места, тяжело забегал по избе.
- Ах, подлецы! Сукины дети!.. Ведь они сватать Маньку пошли! Ну-ка... где мои сапоги?! - наливаясь гневом, заорал он. Сам увидел их у порога. С трудом натаскивая прямо на голую ногу, тихо и страшно гудел: - Головы пооткручиваю паразитам... Месиво пойду сделаю!
- Чью Маньку-то?
- Попову.
Ефим даже ахнул: голь перекатная!
- Макар, што ли?
- Егорка... Гад сумеречный! Пошли.
Сергей Федорыч быстро захмелел. Обхватил маленькую косматую головенку тихо, с тоской запел:
Эх ты, воля, моя воля!..
Оборвал песню. Из-под пальцев на стол быстро-быстро закапали слезы.
- Старуха моя... Степанидушка... Не дожила ты до этого дня. А хотела она...
Егор стиснул зубы и пошевелился, чтобы унять дрожь.
- Тять, зачем ты об этом? Не надо, - попросила Марья.
Макар сохранял деловое настроение.
- Так что, Федорыч?.. Отдаешь за нас Марью?
Сергей Федорыч помолчал и вдруг громко сказал:
- Нехорошие вы люди, Макар! И Егор... тоже ж - Любавин. Корни-то одни. Не хотел бы я с вами родниться, но... пускай. Видно, чему быть, того не миновать.
Макар слегка опешил от такого ответа. Завозился на месте, Егор хмуро и трезво смотрел на пьяненького Сергея Федорыча. А тот помолчал и опять повторил упрямо:
- Плохие вы люди, Егор. Потёмые.
- Тятя!.. - встряла было Марья.
- Ты молчи! - приказал отец. - Ты ничего еще не понимаешь...
Ефим осторожно подкрался к маленькому, низкому окну. Заглянул с краешка.
- Здесь. За столом сидят.
Слабенькая, легкая дверь с треском расхлобыстнулась от пинка... Как чудище, страшное и невозможное, вырос Емельян Спиридоныч в тесной избушке. Как гром с ясного неба грянул.
- Марш отсюда!
Первым опомнился Макар. Встал. Не знал, что делать: вылетать сразу или немного поартачиться?
Егор сделался белым, сидел, стиснув в руке граненый стакан с самогоном. Не шевелился.
- Я кому сказал! - рявкнул Емельян Спиридоныч.
В тишине, мучительной и напряженной, тоненько звякнул лопнувший стакан в руке Егора.
Макар двинулся к выходу.
Егор сунул окровавленную руку в карман... Тоже поднялся.
Медленно одевались. Слышно было, как со стола мягко и дробно каплет разлитый самогон.
Сергей Федорыч забыл закрыть рот - смотрел на Любавиных.
Последним на улицу вышел Емельян Спиридоныч. Догнал в ограде Егора, коротким сильным ударом в голову сшиб его с ног. Тот вскочил было сгоряча, но Емельян Спиридоныч еще раз достал его. Егор упал навзничь. Отец прыгнул на него, начал топтать ногами.
Оба молчали. Ефим кинулся сзади к отцу, поймал за руки, оттаскивая.
- Убьешь ведь. Убьешь, што ты делаешь? - дышал он в затылок отцу.
Тот легко отбросил его, рванулся опять к Егору. Егор хотел встать, скользил на кровяном снегу, не мог подняться. Емельян Спиридоныч опять кинулся на него, но в это мгновение страшная, резкая боль в голове заслонила от него свет, - никто не заметил, когда Макар выдернул из плетня кол и тенью скользнул к отцу... Емельяна Спиридоныча шатнуло, он пошел было задом на посадку, но устоял, закрутил очугуневшей головой, заревел, как недорезанный бык, и двинулся на сыновей.
- Поднимайся, Егор, скорей! - сдавленным голосом торопил Макар, заслоняя его от отца.
Емельян Спиридоныч шел напролом, ничего не желая видеть - никакой опасности. Колышек тихо прошумел... Хрястнул, сломившись. Емельяна Спиридоныча опять качнуло...
Егор поднялся, побежал к плетню, Макар - за ним, думая, что он убегает совсем. Егор ухватился за кол, легко, как спичку, сломил его.
- Не бежи, Макар!
Макар вернулся. Только вывернул себе другой кол - побольше.
Ефим тоже не дремал: ему подвернулось под руку коромысло... Он переломил его, сунул половинку отцу.
Дышали тяжело, с хрипом. Удары звучали мягко и глухо. Молодые действовали дружно, напористо; под их натиском Емельян Спиридоныч с Ефимом отступали все дальше в глубь ограды.
Макар вьюном крутился меж кольев, часто доставал своим то отца, то брата Ефима.
Егору попадало чаще, но зато его удары были крепче; он все подбирался к отцу... И один раз, изловчившись, угодил ему в лоб. Емельян Спиридоныч глубоко вздохнул, выронил кол и, зажав лицо руками, пошел прочь. Макар последним ударом сзади свалил его с ног. Кинулся к Ефиму... Тот отпрыгнул в сторону и, бестолково размахивая половинкой коромысла, заорал:
- Караул!