- Яшенька, просыпайся, - голос няньки Матрены звучал тихо и тревожно, он дрожал и словно просачивался откуда-то издалека сквозь темноту медленно тающей весенней ночи. - Вставайте, барин, вставайте, родненький, - ваша маменька помирает, идите проститься с нею... Вставай, Яшенька, пойдем...

Яша ничего не мог понять спросонья. Что случилось? Почему нянька будит его ни свет ни заря? Что там она бормочет про маму? Ведь мама еще днем была жива-здорова, обедала с нами... Да, правда, вечером в детскую приходила госпожа Гаретовская, повивальная бабка, ну так что с того? Мама говорила, что у нас скоро будет маленький братец или сестренка... Так что же могло с ней случиться?

Мальчик потер глаза, пытаясь прогнать недавнее сновидение: ему - уже в который раз! - снились таинственные узоры, словно нарисованные морозом на оконном стекле, снились какие-то сказочные развалины, кто-то неведомый, маня рукой, выплывал из таинственной тьмы.

А Матрена уже не только слезливым голосом торопила Яшу, но и сдернула с него одеяло, помогла встать с постели, оправила ночную рубашку и, взяв за руку, босого, повела за собой. И только тогда Яша осознал, что всё, о чем говорит нянька, - не сон, а жестокая явь. Его охватил ужас, и он бегом бросился в спальню матери. Маменька полусидела в мягком кресле. Ее поддерживали под руки родные сестры - Яшины тетки. Суетилась повивальная бабка. Отвернувшись к окну, словно вглядываясь в предрассветную мглу, стоял убитый горем отец.

Яша приблизился к матери. Ее лицо было белее полотна, которое обычно сушили на солнцепеке дворовые девки. Глаза закрыты. Нижняя челюсть чуть отвисла. Казалось, мама что-то хочет сказать Яше, но из ее уст не доносилось ни звука. Охваченный отчаянием, Яша бросился к матери, пытаясь ее обнять, но его нежно отстранили и отвели в сторону.

Тишина была такая, что ломило в висках. Лишь скорбно потрескивали свечи, зажженные перед иконами, да слышался за окном легкий ветерок, пробегающий по ветвям старого сада. И лишь теперь, в этой глухой немоте, к Яше пришло осознание того, что мама умерла. Горько подумать - вот она, рядом, такая родная и близкая, но невидимая жестокая грань уже отделила ее от всех присутствующих в комнате, и эта грань называлась коротко и страшно - смерть.
Мальчик разрыдался, упал перед иконами на колени и горячо молил Бога о том, чтобы он воскресил мать. Скорбные лики икон отражали блеск свечей и словно слезились, но ничем помочь - увы! - уже не могли...

Смерть матери было первым горем, первым глубоким потрясением Якова Полонского, а их на его жизненном пути было немало.