Трагической оказалась увлеченность Полонского дочерью его учительницы французского языка Александры Петровны Тюрберт.

Воспитание в семье Полонских было чисто русским. Среди домашних учителей не было ни одной француженки, немки или польки. Мадам Тюрберт тоже была русской, женой преподавателя Рязанской гимназии. Французский язык давался Якову неважно, его память словно отказывалась запоминать незнакомые слова, и заговорил по-французски он только в зрелом возрасте, оказавшись в Париже.

Обычно Яша в сопровождении своей неизменной няни Матрены по утрам отправлялся пешком на занятия к мадам Тюрберт. Занятия французским языком продолжались обычно с девяти до одиннадцати-двенадцати часов. Иногда мадам Тюрберт прерывала занятия и шла отдавать распоряжения по дому, а Яша в это время бежал в гимназический садик, разбитый около гимназии, над речкой Лыбедью.

У мадам Тюрберт было двое сыновей-гимназистов, Александр и Петр, и обаятельная дочь Софья лет шестнадцати, с длинной косой, «очень милая, очень добрая бледнолицая девушка с тонким, несколько французским профилем и карими глазами». Это юное существо сразу же завладело чутким, влюбчивым сердцем будущего поэта. В семье называли дочь на французский манер: Софи, и сколько радости, сколько надежды на счастье слышалось Яше в этих звуках!

В автобиографическом романе «Признания Сергея Чалыгина» он описывал свое чувство следующим образом: «Чем сильнее я любил ее, тем становился робче в ее присутствии. . Я не только таил от всех глупую (и какую в то же время радужную!) страсть мою. Я никогда не глядел на нее иначе, как мельком, и то только, когда замечал, что она не обращает на меня пи малейшего внимания...»

Яша тайком любовался красавицей и бывал несказанно рад, когда Александра Петровна отлучалась по делам и поручала Софи провести с ним занятия. До французского ли языка ему было, когда рядом, словно источая неземное очарование, сидела прелестная Софи! Душа его ликовала. «Это необыкновенное счастье случалось со мною чаще всего накануне больших праздников, когда Александра Петровна отправлялась в баню или уходила в кухню печь куличи к Пасхе или пряники к Рождеству, - писал поэт в зрелые годы. - Я по-детски очень любил эту Софи и уж знал наперед, что у нее не хватит духу поставить мне дурную отметку в журнале или пожаловаться на меня своей матери».

Юная девушка была добра к мальчику, иногда позволяла ему открывать ее шкаф и рыться в нем. «Что было на верхних полках шкафа - я не помню, - впоследствии писал он, - но на двух нижних помещались ее тетрадки и книги, все больше учебные; были однако и такие, которые привлекали меня своими картинками...» Яков листал ее тетради, учебники, книги с картинками - и ему доставляло удовольствие держать в руках вещи, к которым прикасалась рука милой Софи.

Однажды в шкафу девушки он нашел небольшую тетрадку, в которой была переписана от руки поэма АС. Пушкина «Братья разбойники» и другие стихи. Полонский прочитал несколько строк - и был поражен увлекательностью и новизной стихов. От них словно веяло волшебной таинственность, столь любезной сердцу мальчика:

Не стая воронов слеталась
На груды тлеющих костей,
За Волгой, ночью, вкруг огней
Удалых шайка собиралась...

Яша напрочь позабыл и про урок французского, и про отлучившуюся ненадолго Софи, да и вообще он вряд ли сознавал, где сейчас находится, -пушкинские строки поглотили все его внимание.

Опасность, кровь, разврат, обман –
Суть узы страшного семейства;
Тот их, кто с каменной душой
Прошел все степени злодейства...

Скрипнула дверь, и в комнату вернулась Софи. Яша даже не обратил на нее внимания - его мысли летали далеко-далеко.

- Ну, как тут наши спряжения? - с мягкой улыбкой спросила Софи, и тут ей в глаза бросилась тетрадка с пушкинскими стихами в руках у малолетнего ученика.

- Что это вы читаете? - она удивленно вскинула брови. - Ах, это Пушкин! Вам пока рано читать стихи про любовь, Учите-ка лучше французские спряжения, - и Софи мягким движением взяла тетрадку из рук Полонского, который не сразу вернулся мыслями в реальный мир.

«Пораженный увлекательностью и новизной стихов, я все забыл, - признавался он. - Это было мое первое знакомство с Пушкиным».

Пушкин в те годы считался поэтом не вполне приличным, и его обычно не давали читать молодежи.

Юная учительница французского деланно пришла в ужас, потом лукаво улыбнулась и погрозила Яше пальчиком:

- Ах, какой вы озорник! - и снова лукаво улыбнулась.

Мальчик сконфузился и обиженно посмотрел на девушку. Милая Софи, неужели она не понимала его чувств?.. Неужели не сознавала его тяги к поэзии?

Софи дальше повела разговор с непослушным учеником, но говорила не о том, не о том... Сам же ученик больше молчал.

В своих мечтаниях Яша уносился мыслями далеко-далеко: «Ну и что, что Софи старше меня? Вот подрасту немного - и завоюю ее расположение...»

Но беда всегда подкрадывается незаметно, причем зачастую оттуда, откуда ее никак не ждали. Однажды Яша сидел в зале за уроками, а мадам Тюрберт только что расчесала перед зеркалом свои густые волнистые волосы и любовалась своим отражением.

Вдруг в залу вошел директор Рязанской четырехклассной гимназии Николай Николаевич Семенов, недавно вступивший в должность, человек еще довольно молодой и неженатый. Лицо его выражало строгую озабоченность.
Поздоровавшись, директор заговорил с Александрой Петровной по-французски, из чего Яша понял только, что он хочет поговорить с мадам Тюрберт наедине.

Дальше, по словам Полонского, произошло следующее: «Александра Петровна встала и, поморщившись, пошла с ним в среднюю комнату, которая отделяла залу от комнатки ее дочери.

Что они говорили, конечно, я не слыхал, да и не слушал. Как вдруг послышался вопль - вопль, который испугал меня. Я тотчас же догадался, что Софи вылетела из своей комнаты, упала перед ними на колена и стала рыдать.

Что она бормотала сквозь слезы - не знаю. Помню только, что мать стала за что-то стыдить и упрекать ее, но при этом голос ее был тих, и вообще она была гораздо сдержаннее, чем это бывало в такие минуты, когда она гневалась...»

Яша кое-как дописал задание и, сопровождаемый своей няней, ушел домой безо всякой отметки. На душе было неспокойно. «Что случилось с Софи? - терзала его неотвязная мысль. - За что ее ругают?» Он представил себе рыдающую девушку, стоящую на коленях, с распущенной косой, - и сердце его, казалось, было готово вот-вот разорваться на части.

Ночью мальчик спал тревожно (во сне ему то и дело являлась рыдающая Софи), а днем услышал, что обожаемая им Софи тяжело и опасно заболела горячкой. Дворовые девушки и няньки о чем-то опасливо шушукались.

По городу поползли слухи о причине болезни дочери мадам Тюрберт...

Около недели Яша не ходил на занятия по французскому (говорили, что болезнь Софи заразная). А потом, словно гром среди ясного неба, ударила страшная весть: девушка в беспамятстве скончалась...

На похоронах милой Софи Яше присутствовать не довелось. Он весь день ходил по дому, не находя себе места, и жуткая тоска сжимала мальчишечье сердце: Софи, его любимой Софи не стало...

В метрической книге Староямской Николаевской церкви появилась запись, сделанная священником Стефаном Орестовым, давним знакомым семейства Полонских: «В мае, шестого числа, у иностранца Антона Николаева Тюрберта умерла дочь София, 16 лет, от болезни «рожа». Исповедована и приобщена иереем Стефаном. Погребена у Скорбященской церкви всем причтом».

Так уж случилось, что запись о смерти Софьи Тюрберт соседствовала с записью о кончине Натальи Яковлевны Полонской - так распорядился злой рок, в один год унесший мать и возлюбленную будущего поэта.

«Когда я подрос, - вспоминал несчастный влюбленный, - я всячески старался объяснить себе, что бы такое мог говорить директор моей учительнице. Думал, что милая Софи, вероятно была в кого-нибудь влюблена, или что директор застал ее в саду на свидании, - думал, что ее переписка была перехвачена и он счел своею обязанностью предупредить мать. Был даже слух, что директор сам был неравнодушен к Софи и намерен был за нее свататься. Но, конечно, все это только догадки».

Яша тяжело перенес смерть близких ему людей. Только чтение отвлекало Мальчика от горестных, черных мыслей...