С поступлением в гимназию жизнь Якова Полонского потекла по строго определенному расписанию. Кончились детские забавы. Приходилось подниматься рано, одеваться в опрятную гимназическую форму, наскоро завтракать и спешить на уроки.
Распорядок дня соблюдался неукоснительно. Обычно занятия начинались в восемь часов утра и заканчивались в полдень. После обеда ученики вновь собирались в классы, и занятия продолжались с двух до пяти часов пополудни. Учебный год длился одиннадцать месяцев, а на летние каникулы оставался только один месяц - июль.
«Далеко по городу разносился призывный звонок со двора гимназии, -повествовал о годах учебы Полонский, - был еще и другой звонок в виде колокольчика из-под дуги, в который звонил сторож, прохаживаясь между классами в начале и в конце каждого урока (то же, что и теперь). В старой гимназии перед учителем стоял столик на небольшом возвышении; в новой гимназии - кафедра. В каждом классе был надзиратель (из учеников). Он сидел первым на первой скамье; на следующих скамьях до самой задней степы сидели тоже первыми с правой стороны помощники надзирателя. Все они были выбираемы или самим директором, или инспектором, и выбор этот вовсе не зависел от баллов или от успехов...
Как надзиратель, так и его помощники обязаны были наблюдать за своими товарищами в то время, когда ожидался учитель. Нарушающих тишину и порядок они должны были записывать, и эти рапортички подавать или вошедшему учителю, или инспектору. Иногда на эти рапортички не обращалось никакого внимания, иногда инспектор вызывал виноватых, читал им нотацию и ставил в угол.
Каждые полгода совершалась пересадка по счету баллов; но эта пересадка не касалась ни надзирателя, ни его помощников, хотя бы они по баллам своим и были понижены, они оставались на тех же местах.
Надзиратель самого старшего, седьмого, класса назывался уже старшиной и был, так сказать, надзирателем над учениками всей гимназии».
В своих воспоминаниях Полонский старой гимназией называет здание на Астраханской улице, купленное для этого учебного заведения рязанским дворянством. Новым зданием гимназии поэт называет дворец-особняк, построенный в 1810-х годах самым богатым предпринимателем Рязани Гаврилой Васильевичем Рюминым, сколотившим огромное состояние на винных откупах.
Рязань. Пансион первой мужской гимназии
Главный фасад здания, выполненного в классическом стиле, величественным шестиколонным коринфским портиком выходил в сторону Торговых рядов на Астраханской улице и замыкал перспективу между двумя их корпусами. Боковой фасад здания смотрел на Владимирскую улицу, как раз напротив дома Кафтыревых, где Дворянская улица упиралась во Владимирскую, образуя перекресток в форме буквы «Т». За домом вдоль по склонам оврага тянулся парк...
В 1827 году после смерти Г.В. Рюмина особняк отошел по завещанию к его сыну Василию. Однако другой сын рязанского богатея, Николай, в 1833 году выкупил особняк у брата за 100 тысяч рублей и подарил его первой мужской гимназии, где в ту пору учился Яков Полонский. Первоначально в здании, подаренном гимназии Н.Г. Рюминым, располагался Благородный пансион, где жили около 90 мальчиков-гимназистов из отдаленных уездов губернии. Здесь же были устроены и «параллельные классы».
Торжественное открытие гимназического пансиона состоялись 6 декабря 1833 года. А накануне, 5 декабря, здесь была отслужена всенощная в присутствии начальства и учителей гимназии, почетного попечителя, родителей гимназистов и рязанской публики.
«В самый же день торжества, 6 декабря, по окончании Божественной литургии в кафедральном соборе, чиновники, дворянство, почтеннейшие жители города и родители собрались в зале пансиона, - свидетельствовал документ. - По прибытии Высокопреосвященного Евгения началось молебствие с водоосвящением, по окончании коего провозглашено многолетие Государю Императору, начальствующим лицам Министерства Народного Просвещения и основателю благородного сего заведения, почетному попечителю Н.Г. Рюмину. После молебствия старший учитель гимназии Титов читал утвержденное положение о благородном пансионе, экземпляры коего тут же были розданы посетителям. Потом прочтен список повопоступивших пансионеров. За сим инспектором Ляликовым произнесена приличная сему случаю речь. По окончании акта посетители обозрели здание пансиона и устройство оного, вполне соответствующее назначению. При посещении столовой Высокопреосвященный благословил приготовленные яства для учеников и сказал им слово. Посетители оставлены были обедать. Нечером дом был иллюминирован».
Поскольку в том же году гимназия из четырехлетней была преобразована в семилетнюю и в основном здании на Астраханской улице учебных помещений стало недоставать, занятия проводились и в рюминском особняке на Владимирской улице, до которого Якову Полонскому от дома было рукой подать - всего лишь улицу перейти. Впрочем, и до главного гимназического здания было ходу каких-нибудь пять-семь минут...
1 февраля 1836 года неожиданно в Рязань приехал отец Якова. Увидел сына в строгой гимназической форме и, радостный, прижал его к груди:
- Ну, сынок, а ты уже совсем взрослым стал. Да и ростом высок выдался. Красив, красив, нечего сказать... Вот бы мама на тебя посмотрела!
Глаза отца, обычно строгие, повлажнели, и он, смущенный, отвернулся. Якову воспоминание о матери тоже острой стрелой пронзило сердце, но он сдержался. Сухо кашлянул и тяжело выдохнул:
- Ничего, папа, будем крепиться.
- Да, да, конечно... - закивал головой отец и перевел разговор на иное:
- А как твои успехи в гимназии?
- Учусь, как могу, - коротко ответил Яков.
- Ну и добро. Главное - чести и достоинства не роняй, - напутствовал отец.
Оказалось, что Петр Григорьевич был произведен в коллежские асессоры, что соответствовало воинскому званию капитана или ротмистра (в кавалерии), и получил отпуск за добросовестную службу. Со своими свояченицами он был в натянутых отношениях, а потому жить у Кафтыревых не стал, а снял на время квартиру, куда и поселился вместе с детьми.
В отпуске Петр Григорьевич провел четыре месяца, и за это время его отношения с подросшими детьми наладились, стали теплее и доверительней. Но пора было отправляться к месту службы, и 1 июня коллежский асессор Полонский покинул Рязань. Яков долго смотрел ему вслед, и грустные мысли шевелились в его голове, заволакивая сознание теплым туманом. Вот и опять дети остались сиротами при живом отце, на попечении старомодных и отчасти занудливых теток. А так хотелось простора, свободы душе! Слава Богу, от патриархальной плесени отвлекала гимназия, где Яков мог общаться с ровесниками, близкими по духу.
Дворянские дети не кичились своим благородным происхождением перед своими одноклассниками - сыновьями купцов, простых горожан или государственных крестьян. «Что касается до нас, учеников, то между нами не было никакого сословного антагонизма, - свидетельствовал Полонский. -Дворяне сходись с мещанскими и купеческими детьми, иногда дружились, и так как мальчики низших сословий, в особенности самые бедные, нередко отличались своею памятью и прилежанием, случалось, что беднейшие из них брали на время учебные книжки у дворянских сынков, а дворянские сынки ездили к ним в их домишки готовить уроки или готовиться к экзаменам. Товарищество, вообще, было недурное, хотя жалобу на товарища никто не считал чем-то вопиющим или достойным порицания».
В автобиографическом рассказе «Груня», первоначально запрещенном цензурой, Полонский изобразил дворянского мальчика, у которого был приятель из бедной семьи - такой же, как он сам, ученик губернской школы, «первый ученик по списку». Неказистый домишко приятеля ютился на окраине города, и герой рассказа летом на дрожках, зимой на санях ездил к товарищу вместе учить уроки. Он даже свой учебник оставил ему, хотя сам домашнего задания не выполнил. Причина - герой рассказа влюбился в сестру своего приятеля, невзирая на сословное неравенство.
Н.А. Добролюбов в рецензии 1859 года назвал рассказ «Груня» грациозным, хотя и заметил, что маленький герой Полонского в нем, как и в «Статуе Весны», «не без странностей». Но не является ли странность спутницей одаренности? А что автор рассказов - человек литературно одаренный, сомневаться не приходилось...