Яков Полонский в гимназии особыми знаниями не блистал. В аттестации за июнь 1837 года его фамилия значилась на тринадцатом месте из шестнадцати.

Однако по русской словесности Полонский считался одним из лучших учеников. Значительную роль в развитии его литературного дарования сыграл учитель словесности Н.В. Титов. В те годы всеобщее поклонение вызывали стихи Бенедиктова, но Николай Васильевич считал его поэзию вычурной, как и прозу Марлинского. Имея хороший литературный вкус, Титов старался привить его и гимназистам. Учитель ценил в учениках самостоятельность и терпеть не мог зубрил. «Я не мог не казаться ему развитее других, - не без гордости сообщал Полонский, - потому что все читал, что относится к словесности и литературе...» Вскоре Титов стал любимым учителем Полонского. Стоит ли удивляться тому, что Полонский пользовался особым благорасположением учителя-словесника?

«Титов кончил курс в Московском университете и, как фаворит известного профессора литературы И.И. Давыдова... был прислан к нам в Рязань в качестве учителя и, если не ошибаюсь, стал фаворитом и нашего директора, - делился воспоминаниями Полонский и воспроизводил портрет учителя: - Это был красивый молодой человек, высокий, блондин, стройный, живой, всегда одетый по последней моде, светский по своим манерам; словом, не только между нашими рязанскими учителями, между всею рязанской молодежью он казался денди и привлек к себе всеобщее внимание; все стали приглашать его; не было бала, не было вечера, где бы не было Титова. В него влюблялись, на него засматривались и побаивались его остроумия... Недаром, когда Титов появился в Рязани, я воображал, что вот точь-в-точь такой был Евгений Онегин Пушкина».

А между тем вся читающая публика боготворила Бенедиктова, а про Пушкина говорили, что он выдохся, и великий поэт как бы отходил на второй план.

Свои первые стихотворные опыты Полонский, как и следовало ожидать, выносил на суд учителя словесности: он заходил к Титову домой и читал свои стихи. «Титов любил, - вспоминал поэт, - когда я к нему заходил и иногда читал ему свои подражания Бенедиктову. Чаще всего я встречал у него Яновского. Они и смеялись, когда я им что-нибудь свое читал, и рукоплескали мне. Быть может, я их смешил своей наивностью и пленял их своим чистосердечием». Тем не менее Титов рассмотрел в неуверенных поэтических строках гимназиста искорки истинного таланта.

По словесности Полонский неизменно получал у Титова высший балл -«5», хотя нередко допускал в сочинениях грамматические ошибки, за которые учитель его стыдил. Впрочем, поэт и в зрелые годы по рассеянности пропускал не только знаки препинания, но и целые слоги в словах - мысль обгоняла перо, и надо было успеть зафиксировать ее, а потом уже перечитывать написанное и исправлять ошибки...

Другим любимым учителем гимназиста Полонского стал преподаватель латинского языка Яновский, который появился, когда начинающий стихотворец учился в старших классах. По описанию Полонского, «это был человек... большеголовый, с лысиной, рябоватый, с носом в виде сливы, всегда веселый, живой, очень образованный... идеалист и эстетик...

Как учитель, он был дорогой для меня человек; он первый осмыслил свое преподавание, первый показал нам, почему именно латинский язык необходим для нас; он первый заставил нас подозревать, какие поэтические красоты и какие совершенства скрываются в римских классиках... В поэтах он обращал внимание на размер стиха и на особенности этого размера, на меткость эпитетов, на сжатость формы, на силу некоторых выражений, ставших афоризмами. Всем этим он сам восхищался, а потому сообщал нам свой восторг. Я чуть не плакал, сознавая, до какой степени я мало еще знаю по латыни».

Чтобы подтянуться в знании латинского языка, Яков стал брать дополнительные уроки у местного священника, и вскоре учитель Яновский заметил учебное рвение гимназиста и стал обращать на него особое внимание. Между учителем и учеником сложились доверительные отношения. Яновскому, как и Титову, начинающий стихотворец стал показывать свои сочинения.

Полонский вспоминал: «Иногда в городском саду он сажал меня возле себя на скамейку, спрашивал, что я читаю, не написал ли еще каких-нибудь стихов, и восхищался стихами Бенедиктова. Бенедиктов был в великой славе. Каждое вновь появляющееся его стихотворение тотчас же заучивалось наизусть. Он всех подкупал новизной размеров и звучностью стиха. Звуки эти были действительно новы... К сожалению, это были только звуки; но тогда никто не думал о содержании и не анализировал того, что нравилось...

Яновский, классик Яновский, и тот поклонялся Бенедиктову! Я стал ему подражать и очень благодарен судьбе за такое подражание. Оно научило меня искать гармонического сочетания слов или подслушать такие звуки, каких я и не подозревал». Да как было и не восхищаться яркими, упругими строками нового кумира! Яков с наслаждением читал «Степь» Бенедиктова:

- Мчись, мой конь, мчись, мой конь, молодой, огневой!
Жизни вялой мы сбросили цепи.
Ты от дев городских друга к деве степной
Выноси чрез родимые степи!
……………………………………………
Там над шапкой его только солнце горит,
Небо душной лежит пеленою;
А вокруг - полный круг горизонта открыт,
И целуется небо с землею!

У юного гимназиста при чтении дух захватывало. Какие невиданные доселе ритмы! Какие буйные образы! Какая роскошь воображения! Это надо же выдумать такое - «целуется небо с землею»!

Яков отложил книжку и задумался. Вот как надо писать - сочно, ярко, осязаемо! Ведь Бенедиктов покорил читающую публику необычностью ритмов и образов, новизной тем - таких читательская публика принимает восторженно и безоглядно.

Владимир Григорьевич Бенедиктов, действительно, был властителем дум молодежи второй половины 1830-х годов. И не только молодежи. Его стихотворениями зачитывались государственные чиновники и канцелярские служащие, светские львы и экзальтированные дамочки...

Популярность Бенедиктова пронеслась на поэтическом небосклоне, словно яркая комета.

По свидетельству Полонского, «не один Петербург, вся читающая Россия упивалась стихами Бенедиктова. Он был в моде - учителя в классах читали стихи его ученикам своим, девицы их переписывали, приезжающие из Петербурга молодые франты хвастались, что им удалось заучить наизусть только что написанные и еще нигде не напечатанные стихи Бенедиктова».

Небывалый триумф поэта Полонский впоследствии объяснял несколькими причинами: полной оригинальностью таланта, истинным лиризмом стихотворений и тем фактом, что поэзия Бенедиктова «оказалась вполне по плечу тогдашней, значительно опошлившейся публике». Однако читающую публику привлекала не только эротичность некоторых произведений Бенедиктова, но и его натурфилософские стихи, и гражданская лирика.

Творчество «ремесленника во славу красоты» вызывало противоречивые оценки современников как в 1830-е годы, так и двадцать лет спустя, когда Бенедиктов после долгого молчания «возродился» как поэт гражданского направления.

На склоне лет Якову Петровичу Полонскому довелось редактировать трехтомное собрание стихотворений Бенедиктова, вышедшее в 1883-1884 годах, когда популярность «певца кудрей» уже отгремела, да и самого поэта не было в живых.

Зрелый мастер стиха, Полонский в предисловии к трехтомнику Бенедиктова дал творчеству своего юношеского кумира очень верную, прямо-таки блестящую оценку: «Бенедиктов был в своем роде литературный феномен, редко повторяющийся. Он соединил в себе лиризм самый возвышенный и самую пошлую прозу; чувство красоты и отсутствие вкуса; самый искренний патриотизм и полнейшее неведение русского народа; любовь к природе и желание украшать ее, как будто собственных, ей вечно присущих красот, было ей недостаточно.

Читая стихи его, местами изумляешься красоте стиха, - местами хочется смеяться или сожалеть».

Но к таким выводам Полонский пришел в пору творческой зрелости, а в гимназические годы Бенедиктов казался ему недосягаемым поэтом.

Однако увлечение Бенедиктовым в гимназии прошло само собой, как только Полонский познал истинную цену поэтического слова, и в первую очередь - Пушкина.

«Молодежи не давили его стихов, - сетовал Полонский. - Но запрещенный плод казался дороже, как бы оправдывая стихи самого Пушкина:

Запретный плод нам подавай,
А без того нам рай не в рай.

По рукам гимназистов ходило немало рукописных поэм Пушкина. Так, не в печати, а в рукописных тетрадках впервые мне удалось прочесть и «Графа Нулина», и «Евгения Онегина», и не ранее, как я уже сам был гимназистом, и нередко в классах читал посторонние книги...»

Учителя гимназии Титов и Яновский сыграли заметную роль в нравственном и творческом развитии будущего поэта, в становлении его личности. Что же касается других учителей, то их влияние на гимназиста было незначительным. «От остальных только лица, фигура и голос сохранились в моих воспоминаниях, - писал Полонский, - и сохранились с такою ясностью, что, кажется, я мог бы нарисовать их, если бы умел».