Полонский много читал, и эта начитанность не раз сослужила ему добрую службу.

Когда Яков Полонский учился в шестом классе, в Рязань для ревизии гимназии приехал профессор Московского университета Николай Иванович Надеждин, сам, кстати, уроженец Рязанской губернии. Это был, по оценке Чернышевского, «человек замечательного ума и учености». Профессор был строг, и ученики с тревогой и неподдельным страхом ждали посещения профессором уроков. Надеждин подолгу задерживался в классах, иногда просиживал там часами, а потом устраивал ученикам нечто вроде экзамена.

Полонскому досталось отвечать профессору по истории Древнего Египта. Он бойко рассказал о египетских фараонах, о религии, нравах и обычаях египтян. Сведения эти, нередко анекдотического характера, он почерпнул в одном из томов Ролленя в переводе Тредиаковского, и теперь рассказывал такие подробности, что его товарищи пораскрывали рты от удивления, а профессор только одобрительно кивал головой.

Надеждин поставил Якову высший балл - пять.

После урока одноклассники толпой окружили Полонского:

- Откуда ты взял такие интересные сведения? Ведь в нашем учебнике ничего подобного нет...

- Поделись опытом, Яков...

«Я, разумеется, не скрывался, что меня выручил старый Роллень, без всякой критики изложивший в своей истории все басни, все, что только известно о Египте (по Геродоту и другим источникам)».

Своим ответом профессору Надеждину Яков заслужил особую благодарность директора гимназии Семенова:
- Молодец, Полонский, не подвел...

Семенов имел обыкновение самолично инспектировать занятия в гимназии, причем всегда это было неожиданно.
Однажды, когда Яков Полонский учился в пятом классе, дверь в аудиторию без стука распахнулась и вошел директор гимназии.

Оглядев притихший класс, он громко спросил:

- А умеете ли вы, господа, хорошо говорить? Класс выжидательно-встревоженно молчал.

- Давайте поступим следующим образом: я задам вам тему, а вы должны будете ее развить, причем говорить так, чтобы получилось складно и даже красиво.

Гимназисты смекнули, что директор пытается обучить их красноречию.

- Итак, называю тему, - продолжал Семенов, - «ученье - свет, неученье - тьма».

Николай Николаевич вызвал отвечать одного из лучших учеников, но тот оказался плохим импровизатором речей. Не блеснули красноречием и другие воспитанники.

Полонский вспоминал об этом случае: «Никем из нас директор не остался доволен; но, кажется, не шутя хотел заставить нас упражняться в красноречии, точно он предчувствовал, что мы доживем до адвокатских, застольных и юбилейных речей. Но в то время и из этой попытки ровно ничего не вышло - никакого красноречия!»

Директор гимназии вникал во все дела гимназии и строго следил за порядком и дисциплиной.

Как-то раз с учителем французского языка Барбе произошел курьезный случай. Француз проходил по коридору, в котором топилась печка, и увидел одного из учеников с железной кочергой в руках. Вообразив, что ученик хочет его ударить, Барбе ретировался и пожаловался директору.

Семенов, пылая гневом, буквально ворвался в класс и начал кричать на учеников:

- Что произошло? Вы посмели на учителя руку поднять? Да я вас всех под красную шапку отдам!

Сам бывший военный, Николай Николаевич знал, почем фунт солдатского лиха, и угроза отдать гимназиста в солдаты звучала в его устах вполне реально. К счастью, недоразумение скоро разрешилось, инцидент был исчерпан, и директор успокоился и замолчал.

Когда гроза пронеслась, ученики долго обсуждали угрозу директора. «Спрашивается: мог ли бы нас в то время директор отдать под красную шапку? - размышлял в зрелом возрасте Полонский. - Мы верили, что мог бы, если бы захотел: пожаловался бы на нас министру, министр доложил бы царю, а царь мог бы наказать нас, если бы мы действительно вздумали поколотить учителя».

Как оказалось впоследствии, кое-что из случившегося в гимназии действительно доходило до министерских кабинетов.
Однажды директор гимназии в воскресенье приехал к Кафтыревым.
- Вера Яковлевна, к вам господин Семенов пожаловали, - доложила горничная.

- Пусть войдет, проси! - слегка удивленная, приказала барыня. Горничная юрко шмыгнула за дверь, а Кафтырева направилась в гостиную.

Якова охватило волнение: «Зачем к нам пожаловал директор? Какова цель его визита? В чем я провинился? Может, этот проклятый Босс на меня нажаловался? Так ведь с того проклятого случая едва ли не месяц миновал...»
Пока мысль мальчика металась в его голове, словно мышонок, загнанный кошкой в угол, дверь гостиной отворилась, и горничная пропустила вперед Семенова. Директор снял фуражку, поздоровался и почтительно поклонился Вере Яковлевне:- Извините за беспокойство, но я без предисловий, - начал директор. -Скажите, пожалуйста, вы на меня куда-нибудь жаловались?

- Никогда, - обиженно отвечала Кафтырева.

- В таком случае, что же это значит?

И Семенов рассказал, что он получил из министерства строжайший выговор за дурное обращение учителя рисования Босса с учениками.

«Как это произошло? - недоумевал взволнованный Яков. - Выходит, директор получил выговор из-за меня? Но как это случилось?» Мальчику было стыдно неизвестно отчего и больно за директора.

Позже Полонский узнал, каким образом весть о его конфликте с учителем Боссом дошла до министерства: «Оказалось, что тетка моя писала к отцу, который в это время по службе своей был в Одессе. Письмо с почты с известием о поступке г. Босса и моем отречении от рисования случайно было отнесено и подано моему отцу не на его квартире, а в гостях, где он играл в карты; между играющими был и какой-то граф Витте. Увидя, что письмо, прочитанное отцом моим, его расстроило, граф спросил его: что случилось? - и тот рассказал ему мой случай с Боссом. Ни слова не говоря моему отцу, граф Витте написал об этом министру (если не ошибаюсь, графу Уварову). Министр прислал выговор Семенову. Вот как все это просто произошло и какой это подняло переполох в нашей гимназии».

Николай Николаевич Семенов ушел с должности директора гимназии в 1845 году, но службы не оставил. Некоторое время он инспектировал училища для детей канцелярских служащих в Рязани, Тамбове, Орле, Нижнем Новгороде, затем служил вице-губернатором в Минске. Спустя некоторое время был назначен на должность губернатора в Вятке. Примечательно, что чиновником для особых поручений при Семенове служил М.Е. Салтыков-Щедрин, который в 1858 году получил место рязанского вице-губернатора и поселился в доме на Астраханской улице, как раз напротив гимназии, где некогда директорствовал Семенов... Каких только изгибов не делает судьба!