Лекции в университете, споры в дружеском кругу обогащали Якова как умственно, так и духовно, а поэтическое творчество давало крылья душе.

Как-то раз Яков отдал на просмотр профессору словесности И.И. Давыдову свое стихотворение «Душа», и тот, совершенно неожиданно для автора, прочел его на своей лекции перед большой аудиторией, где собрались студенты нескольких факультетов.

«Я был и озадачен, и сконфужен публичным похвальным отзывом этого, далеко не всеми любимого, профессора, - признавался поэт. - Какие же были последствия? После лекции окружила меня толпа студентов, и некто Малиновский, недоучившийся проповедник новых философских идей Гегеля, а потому и влиятельный, стал стыдить меня и уличать в подражании Кольцову. Кроме размера, как мне помнится, тут не было никакого подражания; но для меня и этого уже было достаточно, чтобы истребить и навсегда забыть эту небольшую лирическую пьесу, и она канула в Лету».

Остается только сожалеть, что Яков Полонский, требовательный к себе и чувствительный к замечаниям других, уничтожил многие из своих юношеских стихотворений. Как знать, какие поэтические находки в них имелись...

Одно из студенческих стихотворений Полонского сохранилось в памяти его друга Фета. В то время некий студент Данков писал мизерные стишки к Масленице под название «Блины» и к Святой неделе - под названием «Красное Яичко», а потом сбывал свои тонюсенькие тетрадки книгопродавцу Лонгинову за десятирублевый гонорар. Яков Полонский написал по этому поводу шуточное стихотворение, которое ходило по рукам студентов, вызывая улыбки и насмешливые взгляды в сторону некоторых преподавателей:

Второй этаж. Платон сидит.
Пред ним студент Данков стоит:
- Ну, вот, я слышал, вы поэт.
На Масленице сочинили
Какие-то блины и в свет
По пятиалтынному пустили.
- Платон Степаныч, я писал
Затем, что чувствовал призванье.
- Призванье? Кто вас призывал?
Я вас не призывал, граф тоже;
То ж Дмитрий Павлович. Так кто же?
Скажите, кто вас призывал?
- Платон Степаныч, я пою
В пылу святого вдохновенья,
И я мои стихотворенья
В отраду людям продаю.
Опять не то, опять вы врете!
Кто вам мешает дома петь?
Мне дела нет, что вы поете:
Стихов-то не могу терпеть
Стихов-то юлько не марайте!
Я потому вам говорю.
Что мне вас жаль. Теперь ступайте!
- Покорно вас благодарю!

В стихотворении идет речь об университетском инспекторе Платоне Степановиче Нахимове. Человек он был добрый, студенты его любили и между собой в шутку называли Флаконом Стаканычем. Стихотворение Полонского каким-то образом стало известно инспектору. Очевидно, шутка студента-стихотворца не пришлась ему по душе, и с тех пор он стал сбавлять Якову Полонскому балл за поведение - вместо оценки «5» выставлял «4», как будто и впрямь увидел в этих, в общем-то, беззлобных, стихах Полонского серьезное нарушение дисциплины.

Вообще-то университетское начальство не жаловало поэтическое творчество студентов, и когда Яков Полонский стал публиковаться в ежемесячном учено-литературном журнале «Москвитянин», издаваемом I [огодиным, он никогда не подписывался своей фамилией. Но, как говорится, шила в мешке не утаишь - в университете знали о поэтическом даровании студента из Рязани.

В одно время с Полонским на математическом факультете учился будущий автор известной повести «Тюфяк» А.Ф. Писемский. Встречались они редко и друзьями не были. Но Полонский оставил в своих воспоминаниях портрет Писемского тех лет: «Это был небольшого роста молодой человек с испитым лицом и темными, проницательными глазами. В последний раз, проходя через чей-то двор, видел я его в раскрытое окно, среди студентов, игравших в карты. Вероятно, это была его квартира, так как он сидел в каком-то тулупе, с взъерошенными волосами и с длинным чубуком в руке. Писемский рассказывал потом, будто бы я, подойдя к окну, воскликнул: «что это вы сидите в комнате: ночь лимоном и лавром пахнет». Полагаю, что этой шуткой он хотел охарактеризовать меня».

В университете существовал такой порядок: в аудиториях студенты должны были как можно подробнее записывать лекции, а дома приводить их в порядок. Следить за полетом мысли профессоров было нелегко, а успевать записывать за ними - и того сложнее, а поэтому наиболее находчивые студенты записывали лекции по очереди. Полонский обычно садился рядом со своим земляком, тоже бывшим учеников Рязанской гимназии Мартыновым. Как только на лекции рука уставала писать, Яков толкал в бок товарища - и тот продолжал конспектировать то, о чем вещал преподаватель. Потом студенты обменивались записями и таким образом каждый получал достаточно полное изложении лекции.В годы учебы Якова Полонского в университете не наблюдалось ни сходок, ни землячеств, ни каких бы то ни было тайных союзов. Полиции не разрешалось входить в университет и арестовывать студентов, их жизнь протекала мирно и спокойно, словно и не было декабрьских событий 1825 года. Глухое время правления Николая I наложило свой отпечаток на духовную атмосферу в России.

Тем не менее в стенах университета было немало новых профессоров, сумевших привить молодежи любовь к науке, в первую очередь - к новейшей немецкой философии. «В мое время во время лекций я слышал только скрип перьев и ни малейшего шума», - вспоминал Полонский.

Некоторые из лекций заканчивались аплодисментами студенческой молодежи, которая особенно обожала профессора Петра Григорьевича Редкина, который читал в университете энциклопедию права. «Философская подкладка энциклопедии права, которую он читал на первых курсах, в особенности была для меня привлекательна», - сознавался Полонский. Студентов приводило в восторг утверждение профессора: «У нас людей продают, как дрова».

На первом курсе с особенным интересом рязанский провинциал посещал лекции по древней истории, которые читал профессор Д.Л. Крюков. «Он начал свою историю с древнейших времен Китая, указывая на особенности первобытного китайского миросозерцания, - вспоминал Полонский. -Странным казалось мне, что китайцы, перечисляя стихии, вслед за землей упоминали горы. Крюков читал блистательно; это был один из талантливейших наших ученых. Он нас увлекал... Но увы! лекции эти скоро должны были прекратиться. Он заболел неизлечимой и страшной болезнью... Раз я встретил его на улице: он был страшно бледен, и его вели под руку».

Полонскому нравились лекции по истории средних веков, которые читал Т.Н. Грановский. Охотно он посещал и лекции Ф.Л. Морошкина по истории русского права.

Но были и иные профессора, которые не оказывали на студентов ни малейшего влияния. Молодежь на унылых лекциях шалила, словно в школах: то зимой, когда лекции читались при лампах и свечах, вдруг вся аудитория погружалась во мрак, то вдруг из отверстий для чернильниц на столах поднимались зажженные восковые свечи, словно во время молитвы.

Рассказывали, что однажды Александр Полежаев, будучи вольным слушателем словесного отделения университета, подал одному профессору свои стихи. Возвращая их автору, профессор заметил:

- Полежаев, от ваших стихов кабаком пахнет.

- И немудрено, - парировал будущий опальный поэт, - они целых две недели лежали у вас!..

Подобные рассказы о дерзости и остроумии бывших студентов передавались из уст в уста...