Первая книга стихов

Учеба в университете приближалась к концу. У Полонского к этому времени накопилось достаточное количество стихотворений, и однажды приятель поэта, сын известного актера Михаила Семеновича Щепкина, выпускник математического факультета, предложил Якову:

- Знаешь что, давай твои стихи отдельной книжкой издадим! Якова такое предложение обрадовало, но радость тут же и погасла:

- А на какие деньги я буду издавать?

- А издадим по подписке.

- Как - по подписке? - удивился Яков.

- Да так, как многие делают. Соберем человек сто подписчиков по рублю за экземпляр и издадим.

- Хорошо, давай попробуем.

Подписка велась долго и была сопряжена с немалыми трудностями. Читающей публике Полонский был почти не известен, а кто станет давать деньги на издание стихов неведомого поэта? Даже в Английском клубе богачи неохотно расставались с рублем на издание каких-то стишков, хотя в карты эти господа проигрывали деньги тысячами, да и на другие развлечения тратили не меньше.

Полонский отдал рукопись сборника в цензурный комитет и с волнением ждал его «вердикта». Особенно он опасался за стихотворение «К демону», в котором были и такие строки:

Весь мир открыт моим очам,
Я снова горд, могуч, спокоен,
Пускай разрушен прежний храм,
О чем жалеть, когда построен
Другой - не на холме гробов,
Не из разбросанных обломков
Той ветхой храмины отцов,
Где стало тесно для потомков.

Яков писал своему другу Николаю Орлову: «Теперь моя тетрадь в цензуре у Николая Крылова - боюсь, что многое он не пропустит, особенно стихотворение "К демону"». Но опасения начинающего стихотворца оказались напрасными: цензура стихотворение «К демону» пропустила, но заглавие было снято.

Как бы то ни было, а необходимую сумму собрали, и как раз, когда Полонский сдал последние выпускные экзамены, вышел в свет первый сборник его стихотворений «Гаммы», на титульном листе которого красовался венок из цветов и рамка в виде причудливого орнамента. Название книги соответствовало помещенным в ней стихам - многие из них были напевны, музыкальны, гармоничны. К тому же автор как бы намекал названием книги, что этот сборник - ученический, не претендующий на похвалы. Ведь все обучающиеся музыке сначала разучивают гаммы, а уж потом переходят к исполнению музыкальных пьес. Полонский словно предуведомлял читателей, что он только начинает свой творческий путь.

Я. П. Полонский
Я. П. Полонский

Титульный лист сборника Я. П. Полонского «Гаммы»
Титульный лист сборника Я. П. Полонского «Гаммы»

В сборник «Гаммы» вошли тридцать два стихотворения, в том числе «Узник», «Зимний путь», «Встреча», «Кумир», «Диамея», «Лунный свет», «Посмотри - какая мгла...», «Ночь в горах Шотландии», «Уже над ельником из-за вершин колючих...», «Из Корана» и другие. Часть из них впоследствии входила в собрания сочинений Полонского. Особенно выделялись на общем фоне сборника стихотворения «Пришли и стали тени ночи...», шедевр любовной лирики, и «Солнце и Месяц», публиковавшееся позднее во многих хрестоматиях для детей. Это свидетельствует о том, что и в ранних, зачастую неровных, произведениях поэта ярко проявился его талант, в них вполне различимы черты формирующейся творческой личности. Уже в первом сборнике поэта обращали на себя внимание стихотворения, написанные в жанре городского романса, впоследствии получившего заметное развитие в его творчестве. Литературовед Б.М. Эйхенбаум главной чертой романсов Полонского назвал «сочетание лирики с повествованием».

Полонский писал о своем первом сборнике: «Из числа моих стихотворений наибольший успех выпал на долю моей фантазии «Солнце и Месяц», приноровленной к детскому возрасту: его заучивали наизусть, в особенности дети». Действительно, это мягкое по тональности стихотворение как нельзя лучше подходило для детского восприятия:

Ночью в колыбель младенца
Месяц луч свой заронил.
«Отчего так светит Месяц?» -
Робко он меня спросил.
В день-деньской устало Солнце,
И сказал ему Господь:
«Ляг, засни, и за тобою
Все задремлет, все заснет».

«Гаммы» были встречены сочувственной рецензией П.Н. Кудрявцева в «Отечественных записках». «Полонский обладает в некоторой степени тем, что можно назвать чистым элементом поэзии и без чего никакие умные и глубокие мысли, никакая ученость не сделает человека поэтом», - писал критик. Белинский сдержанно похвалил «Гаммы» и нашел в стихотворных опытах молодого автора «чистый элемент поэзии».

«Похвальный отзыв о моих «Гаммах» появился на столбцах журнала «Отечественные записки», - вспоминал Полонский. - Это был журнал передовой и влиятельный... Для меня самого было чем-то вроде ошеломляющей неожиданности это громкое признание моего поэтического таланта. В глубине души своей я почувствовал то же самое, что чувствует бедняк, который узнал, что на лотерейный билет свой выиграл целое состояние. И немало хорошего, но немало и дурного посеяло это в душе моей. Во всяком случае, этот отзыв упрочивал за мною место, которое никто не может избрать по своей собственной прихоти и на которое наталкивает нас только природа или нечто нам врожденное, нам с детства присущее».

Откликнулись на выход книжки стихов и другие периодические издания. Обрадованный автор отправил свой сборник Языкову, которого особенно ценили в салоне Елагиной, и маститый поэта ответил ему ободряющим дружеским посланием в стихах, которое было опубликовано в февральской книжке журнала «Москвитянин» за 1845 год:

Благодарю тебя за твой подарок милый,
Прими радушный мой привет!
Стихи твои блистают силой
И жаром юношеских лет,
И сладостно звучат, и полны мысли ясной;
О! Пой, пленительный певец,
Лаская чисто и прекрасно
Мечты задумчивых сердец...

14 декабря Языков сообщал в письме к Гоголю: «Я послал к тебе и «Стихотворения» Хомякова и «Гаммы» Полонского. Полонский - малый с талантом; жаль только, что у него направление новомодное, отчаянное, но это, вероятно, пройдет с годами». По-видимому, под «новомодным направлением» Николай Михайлович разумел оригинальность таланта молодого собрата по перу.

Из переписки Языкова и Гоголя видно, что автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки» был знаком с творчеством Полонского, читал и стихи Языкова, посвященные автору «Гамм». Гоголь сообщал Языкову: «Твои стихотворения, мне неизвестные, к Полонскому (выделено мной. - А.П.) второе к Киреевой и к какому-то живописцу... прочел с удовольствием».Очевидно, из сборника «Гаммы» Гоголь и переписал себе на память стихотворение Полонского «Пришли и стали тени ночи...»

Ободрил юного поэта и его давний благожелатель Вельтман, и слова старшего товарища и наставника запомнились Якову на всю жизнь.

- Поздравляю, - сказал Александр Фомич, добродушно улыбаясь. - Но во i что я скажу вам, молодой человек... Верьте мне, - как бы вы сами ни были даровиты и талантливы, вас в толпе никто не заметит или заметят очень немногие, если только другие не поднимут вас...

Тут было над чем задуматься. Влиятельных покровителей у Якова не было, средств к существованию - тоже. Вязнуть в рутине чиновничьей службе юноше не хотелось. Товарищи, поступившие после учебы на службу в московские учреждения, открыто признавались Полонскому, что вес чиновники живут взятками. С волками жить и по-волчьи выть Якову не позволяла совесть и кристальная честность, унаследованная от отца. «Тут задохнешься, тут, чего доброго, в грязь уйдешь по уши, и засосет тебя эта грязь, и тогда пиши пропало!» - рассуждает герой автобиографического романа Полонского «Дешевый город». И далее: «Чиновная Москва стала казаться ему чем-то вроде болота, испаряющего миазмы».

Состоять на такой службе было не по нутру. Какая еще тут служба, если поэт почувствовал, будто у него за спиной растут крылья для полета Полета в большую литературу. Но как осуществить этот полет? Где взять деньги на хлеб насущный?

Хорошо зная о рассеянности и непрактичности своего университетского товарища, Николай Орлов писал ему с юга: «Душа моя, Полонский, меня крепко беспокоит твоя участь. Ты с своею беспечностью, с твоею мечтательностью и недостатком способов можешь пропасть в Москве».

Тираж сборника «Гаммы» Яков отдал для продажи в лавку Кольчугина и другим книготорговцам. Но книжки или не раскупались, или продавцы обманывали молодого поэта, говоря, что читатели «Гаммы» не берут - надеялись, что неопытный автор отдаст им свои книжки задешево - по пять копеек за экземпляр. Несведущий в коммерции Полонский перестал наведываться в книжные лавки, а потом и вовсе затерял квитанции.

Денег не было, но надо было жить! Надо было по окончании университета приобрести взамен студенческой одежды партикулярное платье. И Полонский, страшно переживая и проклиная свою бедность, вынужден был расстаться с единственной ценной вещью - золотыми часами, некогда подаренными ему в Рязани наследником-цесаревичем. Часы были проданы, но и вырученных денег хватило не надолго. Что было делать? А не согласиться ли с предложением Николая Орлова? Университетский приятель Полонского к тому времени уже служил юнкером на юге России и советовал искать счастья в тех краях. «Душа моя, Полонский, - писал он, - меня крепко беспокоит твоя участь. Я предлагаю тебе протекцию доброго моего дяди - Н.Н. Раевского во всем, что касается до Одессы и до Таврической губернии Здесь жить дешево, приятно и прибыльно».

Яков не осмеливался последовать совету Орлова, но случай подвернулся неожиданно. У его университетского друга Игнатия Уманца был старший брат Александр, который служил в Одесской таможне. И надо же такому случиться, что как раз в это время Александр Уманец находился по служебным делам в Москве и в ближайшие дни собирался отбывать к постоянному месту службы - в Одессу.

Игнатий стал уговаривать друга поехать искать счастья в Одессу - благо, что Александр Уманец согласился взять его в попутчики.

- Послушай, Яков, поезжай в Одессу, там как-нибудь определишься, уговаривал друга Игнатий. - Брат рассказывал, что Одесса - красивый город, да к тому же там продукты на базарах очень дешевые. Представляешь -теплое Черное море и много-много разных фруктов. Не жизнь, а сказка!

Яков молчал. Не давали покоя затянувшиеся отношения с Соней. Что он, бедный выпускник университета, мог ей предложить, кроме руки и сердца? Да и это предложение она, по-видимому, отвергла бы...

Словно прочитав его мысли, Уманец продолжил:

- Не грусти, Яков, у тебя целая жизнь впереди, и не стоит пока что связывать себя тесными отношениями с девушкой, от которых - Боже упаси! - один шаг до брака.

Полонский, смятенный и взволнованный, молча кивнул.

Соня Коризна откуда-то проведала, что Полонский уезжает из Москвы, и передала ему письмо: «Когда бы судьба не разлучала нас в эту минуту, я не стала бы писать к вам... Но теперь - чего бояться? Завтра или послезавтра я вас больше не увижу, взгляд ваш не встретится с моим взглядом, и вы не прочтете в нем более того, что теперь прочтете на этих страницах... Там, далеко, вы, может быть, забудете меня - мы расстаемся надолго, - я попытаюсь забыть вас, но чувствую, что это будет нелегко и невозможно. Прощайте».

Прочитав эти наполненные теплом и живым чувством строки, Яков был словно громом оглушен. Письмо поразило его своей искренней исповедальностью - по сути дела, это было объяснение в любви. А он, глупец, сомневался в ее чувствах! Получается, что он, жаждавший любви, сам бежит от нее? Может быть, отказаться от поездки на юг? Может быть, вот оно - его счастье?.. Но день отъезда был уже назначен, и, откажись Яков от своих намерений, в глазах друзей он выглядел бы нерешительным человеком, а то и вовсе никчемным трусом... Ладно, будь что будет! Прощай, любовь! Прощай, Москва! Пора собираться в дорогу...

По сути дела, Яков бежал от себя, от своей любви. Высоко почитавший поэзию Лермонтова, он пришел к выводу, что «в наш век везде скучно и грустно», и решил искать счастья и удачи в далекой стороне.

Спустя несколько дней, в ноябре 1844 года, он «без цели, без плана ускакал» из Москвы - с Александром Уманцем отправился в путь в дорожной кибитке. Дорога убегала вдаль, под дугой позванивал колокольчик, а Яков думал об оставленной Соне, вспоминал университетских друзей и с надеждой мечтал о будущем. В его дорожном саквояже лежал диплом об окончании университета и первая книжка стихов, его «Гаммы», принесшие ему некоторую известность хотя бы среди друзей и знакомых.Вот кончились московские окраины и потянулись, разворачиваясь вес шире, убранные поля, вот зарябили подернутые последней осенней желтизной рощи, словно часовые, наплывали верстовые столбы... На дорожных станциях меняли лошадей, обедали, отдыхали - и снова в путь.

Кибитка увозила Полонского в неведомую даль - в «дешевый город» Одессу.