Учеба в университете приближалась к концу. У Полонского к этому времени накопилось достаточное количество стихотворений, и однажды приятель поэта, сын известного актера Михаила Семеновича Щепкина, выпускник математического факультета, предложил Якову:
- Знаешь что, давай твои стихи отдельной книжкой издадим! Якова такое предложение обрадовало, но радость тут же и погасла:
- А на какие деньги я буду издавать?
- А издадим по подписке.
- Как - по подписке? - удивился Яков.
- Да так, как многие делают. Соберем человек сто подписчиков по рублю за экземпляр и издадим.
- Хорошо, давай попробуем.
Подписка велась долго и была сопряжена с немалыми трудностями. Читающей публике Полонский был почти не известен, а кто станет давать деньги на издание стихов неведомого поэта? Даже в Английском клубе богачи неохотно расставались с рублем на издание каких-то стишков, хотя в карты эти господа проигрывали деньги тысячами, да и на другие развлечения тратили не меньше.
Полонский отдал рукопись сборника в цензурный комитет и с волнением ждал его «вердикта». Особенно он опасался за стихотворение «К демону», в котором были и такие строки:
Весь мир открыт моим очам,
Я снова горд, могуч, спокоен,
Пускай разрушен прежний храм,
О чем жалеть, когда построен
Другой - не на холме гробов,
Не из разбросанных обломков
Той ветхой храмины отцов,
Где стало тесно для потомков.
Яков писал своему другу Николаю Орлову: «Теперь моя тетрадь в цензуре у Николая Крылова - боюсь, что многое он не пропустит, особенно стихотворение "К демону"». Но опасения начинающего стихотворца оказались напрасными: цензура стихотворение «К демону» пропустила, но заглавие было снято.
Как бы то ни было, а необходимую сумму собрали, и как раз, когда Полонский сдал последние выпускные экзамены, вышел в свет первый сборник его стихотворений «Гаммы», на титульном листе которого красовался венок из цветов и рамка в виде причудливого орнамента. Название книги соответствовало помещенным в ней стихам - многие из них были напевны, музыкальны, гармоничны. К тому же автор как бы намекал названием книги, что этот сборник - ученический, не претендующий на похвалы. Ведь все обучающиеся музыке сначала разучивают гаммы, а уж потом переходят к исполнению музыкальных пьес. Полонский словно предуведомлял читателей, что он только начинает свой творческий путь.
Я. П. Полонский
Титульный лист сборника Я. П. Полонского «Гаммы»
В сборник «Гаммы» вошли тридцать два стихотворения, в том числе «Узник», «Зимний путь», «Встреча», «Кумир», «Диамея», «Лунный свет», «Посмотри - какая мгла...», «Ночь в горах Шотландии», «Уже над ельником из-за вершин колючих...», «Из Корана» и другие. Часть из них впоследствии входила в собрания сочинений Полонского. Особенно выделялись на общем фоне сборника стихотворения «Пришли и стали тени ночи...», шедевр любовной лирики, и «Солнце и Месяц», публиковавшееся позднее во многих хрестоматиях для детей. Это свидетельствует о том, что и в ранних, зачастую неровных, произведениях поэта ярко проявился его талант, в них вполне различимы черты формирующейся творческой личности. Уже в первом сборнике поэта обращали на себя внимание стихотворения, написанные в жанре городского романса, впоследствии получившего заметное развитие в его творчестве. Литературовед Б.М. Эйхенбаум главной чертой романсов Полонского назвал «сочетание лирики с повествованием».
Полонский писал о своем первом сборнике: «Из числа моих стихотворений наибольший успех выпал на долю моей фантазии «Солнце и Месяц», приноровленной к детскому возрасту: его заучивали наизусть, в особенности дети». Действительно, это мягкое по тональности стихотворение как нельзя лучше подходило для детского восприятия:
Ночью в колыбель младенца
Месяц луч свой заронил.
«Отчего так светит Месяц?» -
Робко он меня спросил.
В день-деньской устало Солнце,
И сказал ему Господь:
«Ляг, засни, и за тобою
Все задремлет, все заснет».
«Гаммы» были встречены сочувственной рецензией П.Н. Кудрявцева в «Отечественных записках». «Полонский обладает в некоторой степени тем, что можно назвать чистым элементом поэзии и без чего никакие умные и глубокие мысли, никакая ученость не сделает человека поэтом», - писал критик. Белинский сдержанно похвалил «Гаммы» и нашел в стихотворных опытах молодого автора «чистый элемент поэзии».
«Похвальный отзыв о моих «Гаммах» появился на столбцах журнала «Отечественные записки», - вспоминал Полонский. - Это был журнал передовой и влиятельный... Для меня самого было чем-то вроде ошеломляющей неожиданности это громкое признание моего поэтического таланта. В глубине души своей я почувствовал то же самое, что чувствует бедняк, который узнал, что на лотерейный билет свой выиграл целое состояние. И немало хорошего, но немало и дурного посеяло это в душе моей. Во всяком случае, этот отзыв упрочивал за мною место, которое никто не может избрать по своей собственной прихоти и на которое наталкивает нас только природа или нечто нам врожденное, нам с детства присущее».
Откликнулись на выход книжки стихов и другие периодические издания. Обрадованный автор отправил свой сборник Языкову, которого особенно ценили в салоне Елагиной, и маститый поэта ответил ему ободряющим дружеским посланием в стихах, которое было опубликовано в февральской книжке журнала «Москвитянин» за 1845 год:
Благодарю тебя за твой подарок милый,
Прими радушный мой привет!
Стихи твои блистают силой
И жаром юношеских лет,
И сладостно звучат, и полны мысли ясной;
О! Пой, пленительный певец,
Лаская чисто и прекрасно
Мечты задумчивых сердец...
14 декабря Языков сообщал в письме к Гоголю: «Я послал к тебе и «Стихотворения» Хомякова и «Гаммы» Полонского. Полонский - малый с талантом; жаль только, что у него направление новомодное, отчаянное, но это, вероятно, пройдет с годами». По-видимому, под «новомодным направлением» Николай Михайлович разумел оригинальность таланта молодого собрата по перу.
Из переписки Языкова и Гоголя видно, что автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки» был знаком с творчеством Полонского, читал и стихи Языкова, посвященные автору «Гамм». Гоголь сообщал Языкову: «Твои стихотворения, мне неизвестные, к Полонскому (выделено мной. - А.П.) второе к Киреевой и к какому-то живописцу... прочел с удовольствием».Очевидно, из сборника «Гаммы» Гоголь и переписал себе на память стихотворение Полонского «Пришли и стали тени ночи...»
Ободрил юного поэта и его давний благожелатель Вельтман, и слова старшего товарища и наставника запомнились Якову на всю жизнь.
- Поздравляю, - сказал Александр Фомич, добродушно улыбаясь. - Но во i что я скажу вам, молодой человек... Верьте мне, - как бы вы сами ни были даровиты и талантливы, вас в толпе никто не заметит или заметят очень немногие, если только другие не поднимут вас...
Тут было над чем задуматься. Влиятельных покровителей у Якова не было, средств к существованию - тоже. Вязнуть в рутине чиновничьей службе юноше не хотелось. Товарищи, поступившие после учебы на службу в московские учреждения, открыто признавались Полонскому, что вес чиновники живут взятками. С волками жить и по-волчьи выть Якову не позволяла совесть и кристальная честность, унаследованная от отца. «Тут задохнешься, тут, чего доброго, в грязь уйдешь по уши, и засосет тебя эта грязь, и тогда пиши пропало!» - рассуждает герой автобиографического романа Полонского «Дешевый город». И далее: «Чиновная Москва стала казаться ему чем-то вроде болота, испаряющего миазмы».
Состоять на такой службе было не по нутру. Какая еще тут служба, если поэт почувствовал, будто у него за спиной растут крылья для полета Полета в большую литературу. Но как осуществить этот полет? Где взять деньги на хлеб насущный?
Хорошо зная о рассеянности и непрактичности своего университетского товарища, Николай Орлов писал ему с юга: «Душа моя, Полонский, меня крепко беспокоит твоя участь. Ты с своею беспечностью, с твоею мечтательностью и недостатком способов можешь пропасть в Москве».
Тираж сборника «Гаммы» Яков отдал для продажи в лавку Кольчугина и другим книготорговцам. Но книжки или не раскупались, или продавцы обманывали молодого поэта, говоря, что читатели «Гаммы» не берут - надеялись, что неопытный автор отдаст им свои книжки задешево - по пять копеек за экземпляр. Несведущий в коммерции Полонский перестал наведываться в книжные лавки, а потом и вовсе затерял квитанции.
Денег не было, но надо было жить! Надо было по окончании университета приобрести взамен студенческой одежды партикулярное платье. И Полонский, страшно переживая и проклиная свою бедность, вынужден был расстаться с единственной ценной вещью - золотыми часами, некогда подаренными ему в Рязани наследником-цесаревичем. Часы были проданы, но и вырученных денег хватило не надолго. Что было делать? А не согласиться ли с предложением Николая Орлова? Университетский приятель Полонского к тому времени уже служил юнкером на юге России и советовал искать счастья в тех краях. «Душа моя, Полонский, - писал он, - меня крепко беспокоит твоя участь. Я предлагаю тебе протекцию доброго моего дяди - Н.Н. Раевского во всем, что касается до Одессы и до Таврической губернии Здесь жить дешево, приятно и прибыльно».
Яков не осмеливался последовать совету Орлова, но случай подвернулся неожиданно. У его университетского друга Игнатия Уманца был старший брат Александр, который служил в Одесской таможне. И надо же такому случиться, что как раз в это время Александр Уманец находился по служебным делам в Москве и в ближайшие дни собирался отбывать к постоянному месту службы - в Одессу.
Игнатий стал уговаривать друга поехать искать счастья в Одессу - благо, что Александр Уманец согласился взять его в попутчики.
- Послушай, Яков, поезжай в Одессу, там как-нибудь определишься, уговаривал друга Игнатий. - Брат рассказывал, что Одесса - красивый город, да к тому же там продукты на базарах очень дешевые. Представляешь -теплое Черное море и много-много разных фруктов. Не жизнь, а сказка!
Яков молчал. Не давали покоя затянувшиеся отношения с Соней. Что он, бедный выпускник университета, мог ей предложить, кроме руки и сердца? Да и это предложение она, по-видимому, отвергла бы...
Словно прочитав его мысли, Уманец продолжил:
- Не грусти, Яков, у тебя целая жизнь впереди, и не стоит пока что связывать себя тесными отношениями с девушкой, от которых - Боже упаси! - один шаг до брака.
Полонский, смятенный и взволнованный, молча кивнул.
Соня Коризна откуда-то проведала, что Полонский уезжает из Москвы, и передала ему письмо: «Когда бы судьба не разлучала нас в эту минуту, я не стала бы писать к вам... Но теперь - чего бояться? Завтра или послезавтра я вас больше не увижу, взгляд ваш не встретится с моим взглядом, и вы не прочтете в нем более того, что теперь прочтете на этих страницах... Там, далеко, вы, может быть, забудете меня - мы расстаемся надолго, - я попытаюсь забыть вас, но чувствую, что это будет нелегко и невозможно. Прощайте».
Прочитав эти наполненные теплом и живым чувством строки, Яков был словно громом оглушен. Письмо поразило его своей искренней исповедальностью - по сути дела, это было объяснение в любви. А он, глупец, сомневался в ее чувствах! Получается, что он, жаждавший любви, сам бежит от нее? Может быть, отказаться от поездки на юг? Может быть, вот оно - его счастье?.. Но день отъезда был уже назначен, и, откажись Яков от своих намерений, в глазах друзей он выглядел бы нерешительным человеком, а то и вовсе никчемным трусом... Ладно, будь что будет! Прощай, любовь! Прощай, Москва! Пора собираться в дорогу...
По сути дела, Яков бежал от себя, от своей любви. Высоко почитавший поэзию Лермонтова, он пришел к выводу, что «в наш век везде скучно и грустно», и решил искать счастья и удачи в далекой стороне.
Спустя несколько дней, в ноябре 1844 года, он «без цели, без плана ускакал» из Москвы - с Александром Уманцем отправился в путь в дорожной кибитке. Дорога убегала вдаль, под дугой позванивал колокольчик, а Яков думал об оставленной Соне, вспоминал университетских друзей и с надеждой мечтал о будущем. В его дорожном саквояже лежал диплом об окончании университета и первая книжка стихов, его «Гаммы», принесшие ему некоторую известность хотя бы среди друзей и знакомых.Вот кончились московские окраины и потянулись, разворачиваясь вес шире, убранные поля, вот зарябили подернутые последней осенней желтизной рощи, словно часовые, наплывали верстовые столбы... На дорожных станциях меняли лошадей, обедали, отдыхали - и снова в путь.
Кибитка увозила Полонского в неведомую даль - в «дешевый город» Одессу.