Грузия очаровала Полонского своими древними обычаями, первозданной красотой природы, но он чувствовал себя здесь одиноким человеком. Золотарев все не возвращался из Москвы. Написав ему письмо, Яков Петрович попросил приятеля посетить доктора Постникова и по возможности разузнать, как там поживает Соня Коризна. Иван Федорович побывал в гостях у Постникова, где познакомился с сестрами Марией Полонской и Соней Коризна, «славною, милою и теперь обворожительною». В своем письме Полонскому он сообщал: «Недавно с ними обеими пробродил я целый вечер в чаще сосновой Сокольнической рощи. Много Вас поминали. Зверинцу, кажется, не суждено уменьшиться».

Прочитав эти строки, Яков Петрович невольно сжал кулаки. Опять этот «зверинец», то бишь Сонечкины поклонники! Ах, как хотел бы он быть сейчас на месте Ивана Федоровича, бродить по роще рука об руку с Соней!..

В июле пришло еще одно письмо от Золотарева: «Вчера виделся в Сокольниках с Софьей Михайловной и сообщил ей о приезде Вашем в Тифлис, она надула свои чудные румяные губки и отвечала мне: зачем вы утащили его так далеко? Я отвечал, что не я, не мы, а "могучий Бог ведет его далёко!"»

О, сколько раз Полонский пожалел о своем отъезде из Москвы, сколько раз лелеял мечты о Соне Коризна! Ведь он, по сути дела, бежал от любви этой обаятельной и доброй девушки. А Золотарев, словно нарочно подогревая его чувства, писал: «СМ. Вас помнит и вспоминает не без особенного чувства. Не к ней ли относится последний стих Грузинки?»

Золотарев имел в виду стихотворение Полонского «Грузинка», опубликованное в газете «Кавказ». В первой редакции оно заканчивалось строками:

Иди за ней, но знай, усталый путник мой!
Ее любовь - мираж среди пустынных
Степей: - не утоляет жажды в зной
И не врачует ран старинных!

Очевидно, Золотарев был прав: «старинные раны» его приятеля все еще болели.

Осенью Полонский послал Золотареву письмо с просьбой показать его Соне и попросить, чтобы она ему написала. Добрейший Иван Федорович просьбу выполнил, и через некоторое время Яков Полонский держал в руках ответное послание своей возлюбленной. Пальцы его дрожали от волнения, и он не сразу решился приступить к чтению. А когда - сначала бегло и несмело - просмотрел пляшущие перед глазами строчки, сердце его гулко забилось, и он, не в силах сдержать волнения, заметался по комнате, словно лев, неожиданно угодивший в клетку.

«... Как живо сохранила я воспоминания о вас, как необходимо мне теперь верить в чувство вашей дружбы... Ваше письмо напомнило мне прошедшее, в котором я так полно жила душою, - тогда, как вы учили меня читать в моем сердце, анализировать мои мысли, учили не верить самой себе - а несмотря на то, я верила в то время... Два года прошло с тех пор -переменилась ли я за эти два года? Не могу или не смею отдать себе в этом отчета...

О, приезжайте! Теперь как много бы я желала слышать от вас... Скажите, вы не забыли меня? Не забыли наших вечеров в саду и на красном диване? Нашей прогулки в Покровском? Не забыли того вечера, когда вам так хотелось уйти, а мне так хотелось, чтобы вы остались?»

Нет, Яков ничего, ничего не забыл. Соня писала о дружбе. Но какая уж тут дружба, когда настоящая любовь, искренняя и чистая, сквозила в каждой строчке, в каждом слове письма!

Боже, что он наделал? И зачем его занесло в Одессу, а потом и в эту экзотическую Грузию? Якову хотелось бросить все дела и скакать, нет - лететь в Москву к милой Соне Коризна. Но сделать этого он не мог. Служба есть служба, да и денег на столь дальний путь у него не было. В отчаянии Яков бросился на постель и закусил угол подушки. В горле у него клокотало, и он едва сдерживал закипавшие в глазах слезы...