Приходилось корпеть над служебными документами, статьями для статистического сборника, прочими бумагами. Бумажные дела грудой наваливались на Полонского, мучили его, отнимая немало сил. Но бумага бумаге рознь... Разве должность столоначальника могла радовать поэта, когда его влекло иное!

Фет, давний приятель Полонского, прислал письмо, в котором ободрял университетского товарища: «Над тобою небо Кавказа, небо, которое послало России столько пламенных вдохновений и поэтических молитв...» Да, конечно, Яков Петрович прекрасно знал кавказские «поэтические молитвы» Пушкина, Лермонтова, других поэтов. А разве сам он не поэт?

Живописная кавказская природа навевала вдохновение, и в душе поэта слагались яркие лирические строки - например, такие (стихотворение «Старый сазандар»):

Земли, полуднем раскаленной,
Не освежила ночи мгла.
Заснул Тифлис многобалконный;
Гора темна, луна тепла...
……………………………………
Гор не видать - вся даль одета
Лиловой мглой; лишь мост висит,
Чернеет башня минарета,
Да тополь в воздухе дрожит.

Стихотворение «Старый сазандар» - это размышление о роли искусства в жизни. Ведь поэт или певец, сказитель или художник, где бы они ни родились, - все они чувствуют между собой духовную связь, поскольку служат одной святыне - искусству. Потому и близок старый кавказский певец лирическому герою Полонского:

Усы седые, взгляд сердитый,
Суровый вид, но песни жар
Еще таит в груди разбитой
Мой престарелый сазандар.

Вот, медных струн перстом касаясь.
Поет он, словно песнь его
Способна, дико оживляясь,
Быть эхом сердца моего!

Жизнь - это пир, это дарованное Богом счастье, как бы утверждает Полонский устами сазандара, и не стоит отчаиваться из-за частых неудач, которые сопровождают человека на всем жизненном пути, тем более -человека творческого, с ранимой душой и широко открытыми миру глазами.

Яков Петрович Полонский, всю жизнь испытывавший недовольство собой и собственным творчеством, мучившийся чувством одиночества, высказал в «Старом сазандаре» свои сокровенные мысли. Он сравнивает свою поэтическую стезю с долгой жизнью старика и с горечью признается:

Ему былое время снится...
А мне?.. Я не скажу ему,
Что сердце гостя не стремится
За эти горы ни к кому...

Чувство пути, чувство судьбы, предначертанной художнику свыше, ярко выражено во многих стихотворениях Полонского, но, пожалуй, впервые в его творчестве эта тема ярко прозвучала в стихотворении «Горная дорога в Грузии» - произведении философском, пронизанном размышлениями о своем жизненном предназначении:

Вижу, как тяжек мой путь,
Как бесполезен мой повод!
Кони натужили грудь,
Солнце печет, жалит овод.
………………………………
Рад бы помчаться стрелой!
Рад бы скакать - невозможно!
Конь мой идет осторожно
Пробует камни ногой.

Поэтический конь Полонского, Пегас, не рвался в грозящие бедой дали, не выказывал под седоком свой неуемный норов - он неспешно и уверенно шел по пути, начертанному судьбой:

«Друг мой, зачем ты желаешь
Лучших путей? Путь один...»

Раздумья о назначении поэта и поэзии становятся для Полонского одним из мотивов его кавказских стихотворений. Впоследствии, размышляя о судьбах писателей - выходцев из разных сословий, Полонский пришел к выводу: «На почве воспитания, одинаковости умственного развития и таланта мы, слава Богу, уже давно потеряли всякую сословную спесь… Только интересы науки, искусства и политики сближают людей всевозможных сословий. Всякое другое равенство оказывается эфемерным»

На Кавказе Полонский увидел иные, более простые отношения между людьми разных сословий, которые он объяснял недостатком образованности: «...я сам видел, как люди, подающие кушанья, садились обедать за один и тот же стол со своими помещиками, и это, конечно, происходило не от их либерализма и не от высокости их развития, а потому, что оба они, и слуга, и барин, думали, например, что облака не что иное, как морские губки, поднимающиеся с моря, а дождь не что иное, как ветер, который выжимает их. Они одинаково были невежественны, одинаковы по нравам и воспитанию; но их равенство тотчас же нарушалось, когда барин кончал курс в университете, а его прислуга оставалась такою же безграмотной».

Полонскому на Кавказе нравилось все: и щедрая природа, и отношения между людьми, и внутренняя раскрепощенность, и духовная свобода. Это была тоже Россия, но Россия иная, окрашенная ярким восточным колоритом. «Если б я остался жить и поживать на своей родине, я бы давно или бы умер с тоски, или бы стал пошл, так же пошл, как пошла была вся действительность, которая окружала меня, держала меня в оковах и убивала во мне лучшие способности, до тех пор, пока я не вырвался на волю... - признавался он в письме М.Е. Гутмансталь в декабре 1847 года. - Вы думаете, я очень люблю Вашу Одессу?! Как бы не так!»

Ах, как после хмурой, но чопорной Одессы пленил поэта пышный Кавказ!