Женская красота всегда влекла Полонского. По утрам, едва проснувшись, он любовался роскошным телом Софьи, а потом брал бумагу и карандаш и рисовал ее обнаженной, пока она еще нежилась во сне...
Как-то раз Софья проснулась рано и застала Полонского за рисованием крадучись, словно кошка, она подошла к Якову, заглянула из-за его плеча на рисунок и, удивленная, вскинула вверх иссиня-черные ресницы:
- Яшенька, что ты делаешь? Разве можно рисовать женщину обнаженной? Грех-то какой!..
- Ну-ну, успокойся, моя красавица. Ты ничего не понимаешь. Красота всегда была для меня божеством, а ты действительно прекрасна...
- Ну, тогда так и быть - рисуй, - улыбнулась Софья, довольная похвалой возлюбленного.
Ах, Софья, Сонечка... Яков Петрович с любовью повторял это имя, ставшее в его судьбе роковым. В памяти всплывал горестно-невнятный плач прелестной Софи Тюрберт, манящая улыбка Сони Коризны... И вот теперь рядом - еще одна Софья, восточная красавица...
Полонскому было хорошо с Софьей Гулгаз, но вообразить ее своей женой он не мог. Ему представлялось, что его возлюбленная не раз делила ложе с другими мужчинами (в сущности, так оно и было), и жгучая ревность змеей вползала в его сердце. «Она говорит мне - я ваша... - записал он в альбоме. - А кто знает - кто владеет ею в иные минуты, где она уверена, что тот, кому она отдает себя, не следит за ней».
Как-то раз Полонский вместе с Софьей Гулгаз и Золотаревым зашли в гости к служившему на Кавказе князю Александру Ивановичу Барятинскому, с которым поэт, будучи гимназистом, познакомился еще в 1837 году в Рязани. Князь был явно не в духе. Как так? К нему, полковнику, которого прочат в генералы, компания завалилась без приглашения? Ну уж нет! Барятинский кликнул дежурного казака и с его помощью выпроводил за дверь Золотарева и Гулгаз.
Полонский почувствовал себя смущенным и униженным, он не знал, куда глаза деть от стыда...
А голос Барятинского между тем гремел:
«Бичо» —мальчик-грузин. Рисунок Я.П. Полонского
Софья Гулгаз. Рисунок Я.П. Полонского
- С кем это Вы изволите дружбу водить, господин Полонский? С мелким чиновником да с гулящей женщиной? Как Вы посмели привести их в мой дом?
Яков Петрович проглотил обиду, молча повернулся и вышел. Ему было крайне неудобно, что так все получилось, и вскоре он перестал навещать свою возлюбленную...
Поэт мучился, выворачивая себя наизнанку, переживал, в то время как Софья Гулгаз, истомившись в одиночестве, похоже, искала ласки, мужского покровительства, чувственных наслаждений - и только.
Полонский собрался с духом и решил поставить точку в их затянувшихся отношениях. «Я ревновал к тебе потому, что любил, - сообщал он в письме к ней, - и потому что имею причины ревновать... Дай Бог тебе еще лучшего друга, нежели я, - одним словом, такого который бы все переносил от тебя с терпением, к чему я не способен, и давал бы тебе больше денег, чем я в силах... Если ты успела в эти две ночи с досады на меня продать себя - ради создателя, не ходи больше ко мне, не мучь меня... Будь счастлива, весела и спокойна».
Действительно, Софья пережила их разрыв «весело и спокойно»: в скором времени она нашла себе нового любовника - инженера-офицера Игнациуса.
«Тифлисские сакли» увидели свет в июльском и августовском номерах журнала «Современник» за 1853 год. Здесь этот очерк был назван повестью,так же обозначил жанр «Тифлисских саклей» и сам Полонский в своем собрании сочинений 1869 года. Цензура искромсала повесть безбожно: в ту пору писать о любовницах и содержанках не разрешалось, это считалось безнравственным, и в «Тифлисских саклях» не осталось и намека на то, что Магдана была чьей-то любовницей. Полонский ничего поделать не мог и был рад и такой публикации.
Журнал прочли и тифлисские знакомые Полонского. Приятель писателя Золотарев сообщал автору: «Читал я на днях твои Тифлисские сакли. Цензура сделала из них настоящий тришкин кафтан, обрезала, окорнала, изуродовала... Но ты сам виноват, прислал бы ты свои Сакли в их отчизну -и статья твоя явилась бы в ином виде; конечно, может быть, ты не получил бы за нее денег, - но едва ли и в Петербурге ты много взял за 1/3 твоего произведения... Несмотря на это Сакли... здесь многим понравились, в том числе и мне; ты схватил жизнь и обычаи простонародья верно, метко, дагерротипно, но все-таки жаль, что не напечатана статья твоя вполне...»
Другой тифлисский знакомый сообщал Полонскому, который к тому времени уже перебрался в Петербург, что в Магдане Софья Гулгаз узнала себя и пришла в негодование: «Софья как узнала, что Вы выставили ее в этой повести, ужасно рассердилась. Она дала слово никогда не связываться с писателями и потому, кажется, прилепилась к Игнациусу, который ей читал эту повесть». Тут уж Якову Петровичу стало не жаль вымаранных цензурой чувственных сцен... Иначе тифлисцы могли бы догадаться об отношениях Полонского с Софьей Гулгаз.