В апреле 1850 года в Тифлисе при большом стечении публики открылся грузинский театр. Здание, построенное по проекту князя Гагарина, некогда управлявшего Императорскими театрами, было отделано в восточном стиле и стало украшением города.

Полонский вспоминал о торжествах по случаю открытия театра: «...Последовал день его открытия. День или, лучше сказать, вечер этот открылся многолюдным, торжественным и блестящим балом - сцена и партер составляли одну залу, фантастически расписанную, с голубым потолком... Музыка гремела, но почти никто не танцевал - были только национальные пляски в присутствии князя наместника... Между прочим, в этот вечер, на этом празднике граф Соллогуб прочел стихи мои, написанные по случаю открытия театра, - какие стихи, извините, не помню ни единой строчки». Тем не менее стихи «были встречены тифлисской публикой с большим сочувствием». Стеснительный и требовательный к своему творчеству, поэт смутился: «Не ожидая таких рукоплесканий, я ушел, но на улице был пойман, как преступник, снова введен в залу, и князь наместник со свойственною ему улыбкою пожимал мне руку, снисходительно за эти стихи поблагодарил меня. Полагаю, что стихи эти не стоили никакой благодарности...»

Полонский еще в начале года задумал написать драму из грузинской истории. Натолкнули его на это мемуары французского путешественника Шардена, который побывал на Кавказе более ста лет назад. «Читая Шардена, - вспоминал Полонский, - наткнулся я на презамечательное описание имеретинского двора того времени и тогдашних интриг придворных, которые все почти вращались около единого центра - центром этим была красавица царица Дареджана, коварная, страстная и властолюбивая. Вся жизнь ее - ряд злодейств, обманов и приключений, - из одной такой жизни, казалось мне, можно выкроить целых три трагедии - и я решился выкроить хоть одну для нашей, т. е. для тифлисской сцены».

Летом Полонский, проезжая через Имеретию и ее главный город Кутаис, залюбовался древним Гелатским монастырем. Перед его мысленным взором живо предстали события давних времен, и в результате родилось стихотворение «Над развалинами в Имеретии»:

Когда вечерний звон Гелата
В румяных сумерках заката,
Смутив пустыни грустный сон,
Перелетал через Рион, -
Здесь на кладбищах, позабытых
Потомством, посреди долин,
Во мгле плющами перевитых
Каштанов, лавров и раин,
Мне снился рой теней, покрытых
Струями крови, пылью битв, -
Мужей и жен, душой сгоревших
В страстях - и в небо улетевших,
Как дым, без мысли и молитв...

Теперь сама судьба давала поэту шанс написать задуманную ранее историческую драму. «Мне пришло в голову, - вспоминал Полонский, - написать что-нибудь для тифлисской сцены... Я наткнулся на рассказ о жизни имеретинской царицы Дареджаны и задумал написать драму». Поэт засел за работу, надеясь, что его пьеса будет поставлена на сцене, опубликована в каком-нибудь петербургском или московском журнале, и он сможет, наконец, получив солидный гонорар, вырваться из полунищего состояния.

Драму Полонский назвал так: «Дареджана, царица Имеретинская». Написана она была нерифмованным стихом и звучала тяжеловато, но пользовалась в тифлисском обществе таким сочувствием, которое, по словам автора, ослепило его. «Я читал драму мою в многочисленном собрании нарочно приглашенных гостей в доме князя Чавчавадзе, - писал Полонский. - Сестра его - Нина Александровна - вдова нашего знаменитогоГрибоедова». Видимо, драма была очень дорога автору. Вот еще одно его воспоминание: «Я читал мою драму по приглашению Нины Александровны Грибоедовой, вдовы нашего знаменитого Грибоедова, в доме брата ее князя Чавчавадзе - при гостях, приглашенных не без выбора, - и читал, если не ошибаюсь, с успехом. Читал ее и в доме самого наместника...

Да простит мне Аллах мою неопытность - в успех драмы на тифлисской сцене я верил, как Магомет верил в свои галлюцинации».

Яков Петрович читал драму и другим слушателям, надеясь, что скоро о «Дареджане» заговорят, и тогда постановка ее на сцене будет осуществлена. Но не тут-то было! Для постановки на сцене требовалось получить дозволение в Петербурге, у директора театров Гедеонова, никак не меньше!

Как быть? За помощью Полонский обратился к Данилевскому, который в ту пору жил в Петербурге, и вскоре получил от него ответ, написанный 5 апреля 1851 года: «Старчевский (издатель журнала «Библиотека для чтения». – А.Л.) сегодня ездил к цензору Шидловскому и передал ему, по моему рассказу, содержание драмы, прибавив, что Вы... можете выпросить от кн. Воронцова письменное согласие на печатание «Дареджаны»; если вы это достанете и перешлете сюда немедленно - с одобрением князя играть «Дареджану» на театре, - то можете быть уверены, что это совершенно спасет Ваши чудные стихи от лап цензуры».

Но Воронцов хорошо знал свои обязанности, и решать литературные дела сотрудника канцелярии было не в его воле. «Наместник имел право разорить любую неприятельскую область, построить театр или крепость, не спрашиваясь, но поставить пьесу на сцене не спросясь не имел права! -писал возмущенный таким положением дел Полонский. - Искать разрешения нужно было в Питере...»