Из Рязани Полонский уезжал с тяжелым чувством, словно груз прожитых лет давил на плечи, не давая им расправиться. Вспомнилась давняя поездка из родного гнезда в Первопрестольную. Тогда он тоже был без средств, без надежного пристанища, но зато был полон сил и надежд. Все-таки какая это великая сила - молодость! В ту пору душа его уже испытала горечь потерь и разочарований, но впереди лежал новый путь, неведомый, но манящий. А сейчас? Неужели все придется начинать заново? Впрочем, так ли уж трудно оставить дом, которого, по сути дела, нет, и искать душевный причал у иных берегов?
Полонский еще в Тифлисе составил для себя список приятелей и знакомых, которых следовало навестить в Москве и Петербурге, первым в котором значился доктор Постников. Почему? Яков Петрович и сам не мог дать себе ответа. Безотчетное чувство вновь влекло его в дом Постникова, и сердцем он надеялся встретить там Софью Коризна, от искреннего чувства которой он трусовато бежал сначала в Одессу, потом на Кавказ.
Ну, вот, наконец, и постниковский дом, а вон и тенистый сад, изрядно постаревший и заросший за время отсутствия Полонского в Москве. Здесь когда-то чуть было не состоялось его объяснение с Соней, которое - кто знает? - могло бы по-иному повернуть его судьбу. Впрочем, о чем жалеть? Что было, то было. Сам виноват...
В доме Постникова Якова Петровича ждало горькое разочарование и крушение - пускай даже призрачных - надежд: Софья Коризна вышла замуж и теперь именовалась Софьей Михайловной и носила фамилию Дурново. Жизнь распорядилась по-своему, и кому теперь было дело до сердечных ран поэта! В Москве Полонский навестил стареющего Вельтмана.
Александр Фомич встретил своего младшего собрата по перу радушно:
-Яков Петрович! Какими судьбами?
- Еду с Кавказа в Петербург.
- А я, признаться, уж и думать о вас перестал. Слышал, что вы куда-то на юг подались, а как вы и что - и знать не знаю... Да вы проходите, проходите - чай, человек не чужой.
За столом разговорились. Зная о любви Вельтмана к истории, Полонский рассказал ему о своей драме «Дареджана» и о хлопотах, связанных с постановкой пьесы.
- Что ж, дело серьезное, - одобрил Александр Фомич. - Рад за вас. Это хорошо, что вы на серьезную вещь замахнулись, да вот жаль, что помочь я ничем не могу...
Полонский встретился с другом студенческих лет Аполлоном Григорьевым, который стал постоянным критиком журнала «Москвитянин» и приобрел известность как один из видных деятелей славянофильского движения.
На суд Григорьева и драматурга Островского Полонский вынес свою драму «Дареджана» - все мысли и надежды его теперь были связаны с этим произведением. Писатели слушали «гостя с Кавказа» внимательно «Дареджана» произвела на них большое впечатление.
- А ты растешь, брат, вон какую драму отгрохал... - похвалил Григорьев.
- Интересно, интересно, - сдержанно кивнул крупной головой Островский, набирающий силу драматург.
В Москве Полонский заглянул и к земляку-рязанцу, гимназическому приятелю Михаилу Кублицкому - тот теперь считался музыкальным критиком и печатал в московских изданиях отзывы о концертах и спектаклях. Знакомые величали его Михаилом Евстафьевичем. По словам Полонского, Кублицкий «очень гордился своим кабриолетом, своим костюмом, кой-какими успехами у дам и своими рецензиями...» Что ж, будучи всегда при деньгах, добиться мало-мальской известности в кругах читающей и посещающей спектакли публики было не столь сложно, а того проще - добиться расположения «окололитературных» дам. Такое положение вещей Кублицкого вполне устраивало. Иное дело - Полонский с его чистой, страдающей душой, с его высокими помыслами...
Яков Петрович не преминул заглянуть и в альма-матер. Университет по-прежнему был строг и наполнен шумом новой молодости. Лишь поседевший и как бы ставший ниже ростом университетский сторож Михалыч привычно дремал на своем посту.
- А вы, господин, по какому вопросу в университет пожаловали? - скорее для порядка, чем из интереса окликнул он Полонского.
- Михалыч! - обрадовался Полонский. - Да ты, знать, стареть стал - своих не узнаешь.
- Здесь учиться изволили? - протер Михалыч осоловевшие глаза, пытаясь откопать в памяти фамилию этого небогато одетого высокого господина. -Прошу прощения, не узнал.
- Да разве всех студентов упомнишь? - ободрил старика Полонский. -Ничего страшного, не расстраивайся. Полонский я, Яков... Петрович. Рад тебя видеть в добром здравии.
- Конечно, конечно, - пробормотал растроганный Михалыч. -Пожалуйста, заходите, когда вам будет угодно.
- Спасибо, Михалыч! - кивнул Полонский и с чувством пожал старику руку.
Москва пробудила в Полонском воспоминания о днях студенческой юности, с их постоянной нуждой и заботами, но и с добрыми друзьями и знакомыми, и затеплила в душе свет надежды.
Пора было отправляться в Петербург.