Бедный Полонский! По своей рассеянности и удивительной скромности он не только забыл «предполагаемую роль» - он даже в пространном письме Марии Федоровне Штакеншнейдер, которой привык поверять все свои сердечные тайны, забыл написать, в кого это он так неожиданно и так бесповоротно влюбился. Понятное дело: мысли поэта путались, перо в руке дрожало, а в памяти светлым пятном вырисовывался только образ возлюбленной, притягательный, нежный и, казалось, ставший уже родным. Влюбленному тридцативосьмилетнему поэту, по-юношески наивному и легкоранимому, казалось, что весь мир уже знает имя избранницы его сердца. Так кем же была таинственная незнакомка, в один миг покорившая сердце неприкаянного поэта?

Звали ее Еленой Васильевной Устюжской. Была она дочерью псаломщика русской православной церкви в Париже, восемнадцати лет от роду, отличалась редкостной, девственно чистой красотой, а в милых глазах ее читались благородные душевные качества. Полонский так характеризовал свою будущую жену: «По-русски она понимает, но говорит мало, ибо не привыкла. Любит русские песни и знает их множество, о русской же литературе понятия не имеет... Она молода, но сама себя одевает и обувает, давая уроки музыки...»

В одном из писем Полонский назвал свою встречу с Устюжской «роковой». Да так оно, в сущности, и было.

Полонский не сразу поверил в нежданно-негаданно свалившееся ему в руки счастье, но, даже несмотря на свою извечную робость, отступиться от него ни при каких обстоятельствах не мог. Он решил остаться в Париже до выяснения отношений со своей возлюбленной. А там - будь что будет...

«Я еще остаюсь в Париже, - сообщал он Майкову, - взял даже маленькую квартирку в том самом пансионе, где три года тому назад обитал великий Беранже (недавно умерший)... Это сравнительно очень тихая и уединенная улица - по утрам слышу только птиц, и щебетанье воробьев меня даже радует, мое окно - на дворик с виноградной аллейкой, с плющом по стенам, с цветами...»

Жизнь теперь обрела для Полонского новый смысл. Каждый день он спешил на улицу де Берри, где во дворе русской церкви, в небольшой домике жили Устюжские.

Елена была старшей дочерью, она занималась воспитанием младших сестер и братьев и уже сама зарабатывала, давая уроки музыки. Ее отец, Василий Кузьмич Устюжский, был русским, а мать - француженка, не знавшая по-русски и нескольких слов. Елена русский язык понимала, но говорить на нем стеснялась, причем звук «р» произносила на французский манер - грассируя. Полонский, напротив, во французском был не силен, но разве это могло быть преградой для любящих сердец?

Накануне отъезда Кушелевых из Парижа Полонский зашел к своей избраннице и, извинившись, сказал, что сегодня вечером не сможет у нее быть:

- Мой покровитель граф Кушелев-Безбородко дает сегодня прощальный ужин...

Пухленькие губки Елены надулись, как у обиженного ребенка, и ресницы предательски задрожали:

- Как? А я достала ноты и хотела сыграть вам мазурку, начало которой вы знаете...

- О, благодарю, благодарю вас, голубушка, в таком случае я непременно буду у вас.

Весь вечер Полонский провел у Устюжских, а в гостиницу к Кушелевым вернулся уже ночью, когда там.вовсю шел пир горой.

На другой день Полонский сказал графу и графине, что он вынужден еще на некоторое время задержаться в Париже для завершения лечения зубов, проводил семейство Кушелевых и Александра Дюма на вокзал и заверил их, что скоро будет в Петербурге. Граф и графиня сказали, что будут его ждать и предложили первое время в Петербурге пожить у них.

О своем сватовстве Полонский сказать Кушелевым постеснялся, но проницательная Любовь Ивановна догадалась, что дело тут не только в болезни зубов.

- Смотрите же, Яков Петрович, не лишайте нас вашего общества надолго, -склонив голову, сверкнула она на него своими зелеными глазами и уже тише добавила: - Во всем полагайтесь на меня, только на меня, вы поняли?

Полонский кивнул и склонился к ее благоухающей руке...

Когда поезд тронулся, Полонский долго махал вслед. Потом стоял на пустеющей платформе и размышлял. Что хотела сказать ему своими странными словами графиня? Что все дела в журнале будут зависеть только от нее? А может, она хотела, чтобы их отношения стали более доверительными, более близкими? Ведь недаром же она совсем недавно, раскрасневшаяся от выпитого шампанского, весело кричала ему: «Яков Петрович! Что это вы такой скучный? А ну-ка, давайте выпьем на брудершафт! Готовы? Ну вот! И про поцелуй, про поцелуй не забудьте!.. Ах, какой же вы стеснительный, право...»

Полонский повернулся и зашагал прочь. Перед его мысленным взором то и дело всплывала загадочная улыбка графини. Ах, зеленые глаза, лукавые глаза!.. К чему все это?