Всю жизнь серьезно я был только поэтом и больше ничем; из этого происходят все мои достоинства и недостатки.

Я.П. Полонский

В Петербург молодожены Полонские прибыли 6 августа 1858 года. Яков Петрович сразу заметил, что в столице зреют новые настроения. Недавнее поражение России в Крымской войне всколыхнуло общество, разбудило критическую мысль и заставило мыслящих людей искать выхода из того тупика, в который завело страну крепостничество. Всюду только и говорили что о близкой отмене крепостного права и даровании народу демократических свобод.

Полонскому по прибытии в Петербург было не до общественной жизни российской столицы: он был женат и счастлив. Послушавшись совета Марии Федоровны Штакеншнейдер, он не поехал к Кушелевым-Безбородко, а поселился с женой в их доме на Миллионной улице. Действительно, обстановка у Штакеншнейдеров была дружеской и приятной - не то, что у графа Кушелева с его бесконечными ночными веселыми бдениями. Да и призывно-ласковых зеленых глаз графини следовало остерегаться...

Елена Андреевна Штакеншнейдер 6 августа записала в своем дневнике: «Ну, молодые наши дома, на Миллионной... Оказалось только, что она еще гораздо красивее, чем на портрете, а он худой и желтый, как лимон. От тревог и волнений последних дней, предшествовавших венчанию, у бедного разлилась желчь. Но он все-таки смотрит счастливым, и хотя глаза у него желтые, но счастье сияет в них...

А она какая прелестная!.. У нее прелестный овал и цвет лица, щечки полненькие, как должно быть на молодом лице, и с нежным румянцем... Лоб, нос, рот - все в ней прелестно. Пробыв с ним несколько часов сряду и поговорив то с ней по-французски, то с ним по-русски и потом как-то вперемешку, и на том и на другом, когда уже надо было уезжать, вдруг мелькнул у меня вопрос: а как же оставим их одних? (Штакеншнейдеры собирались уехать на дачу. – А.Л.) Ведь ему трудно говорить на ее языке, ей на его? Конечно, то была излишняя забота, они уже не в первый раз вдвоем и отлично поняли и понимают друг друга... Нам с нею приказано звать друг друга по имени без отчества, мы тезки, но она Елена, я Леля».

Полонский радовался, что близкие ему люди одобрили его выбор. Его жена очаровала всех знакомых поэта. «Никто не ожидал, что она так хороша, потому что Полонский о красоте ее и словом не обмолвился», — записала в дневнике Леля Штакеншнейдер. Но избранницу признали не только за редкостную красоту, но и за практичный ум, высокие душевные качества, самоотверженность и преданность. Елена с детства привыкла ухаживать за своими младшими братьями и сестрами, поэтому она была рачительной и заботливой хозяйкой, а для мужа - заботливой женой и даже нянькой.

Из Москвы Полонский получил письмо от Фета, датированное 22 октября 1858 года. Афанасий Афанасьевич услышал о женитьбе друга студенческих лет, порадовался за пего и прислал полушутливые стихи:

«Радуюсь заблаговременно мысли увидеть тебя отцом семейства.

Возвестил народу
Уж с горы Афонской
Бэда проповедник,
Что, быть может, к году
У мадам Полонской
Явится наследник.

Обнимаю тебя, А. Фет».

Семейная жизнь доставляла Полонскому счастье и радость, Он как бы помолодел, на лице его разгладились печальные морщинки, и друзья замечали, что он стал чаще улыбаться, как-то едва уловимо преобразился внешне, да и внутренне - взгляд его обычно усталых глаз стал теплее и мягче.

«В одном я счастлив, - признавался он, - в жене моей я нашел глубоко мне преданного друга, способного без ропота делить со мною и горе и напасти», Яков Петрович надеялся, что наконец-то он займется литературно-издательским трудом - тем, к чему он чувствовал призвание. Рядом была верная спутница жизни, готовая разделить с ним все трудности и неудачи, все непредвиденные случайности и неизбежные печали. Что еще нужно человеку? И не награда ли это за все его многолетние страдания?

Полонскому в это время жилось - как пелось. В его стихах зазвучали радостные ноты, появились душевная распахнутость и ощущение внутренней свободы. Кажется, он порой теряет рассудок от свалившегося на него счастья (впрочем, отчасти так оно и было). Недаром одно из его стихотворений 1859 года называется «Сумасшедший»:

Кто говорит, что я с ума сошел?!
Не укушу - чего боитесь!
Напротив... - я гостям радешенек... Садитесь!
Как это вам не грех! неужели я зол!

Давило голову - в груди лежал свинец...
Глаза мои горят - но я давно не плачу –
Я все скрывал от вас... Внимайте, наконец,
Я разрешил свою задачу!..

Да, господа! мир обновлен. - Века
К благословенному придвинули нас веку.
Вам скажет всякая приказная строка,
Что счастье нужно человеку.
.........................................................................
Ликуйте! вечную приветствуйте весну!
Свободы райской гимн из сердца так и рвется –
И я тянусь, тянусь, как луч, в одну струну -
Что, если сердце оборвется!!.

Несмотря на то, что в сумерках жизни наметился просвет, Яков Петрович часто сомневался в своем поэтическом таланте и редко бывал доволен написанным. «...Любя все, что хорошо написано, я терпеть не могу то орудие, посредством которого производится на свет все писанное - сиречь перо гусиное или стальное... - признавался он Л.П. Шелгуновой в 1858 году. - Это можно даже судить по моему почерку. Я пишу так, как будто мне досадно, что между бумагою и моими мыслями торчит перо, и нельзя как-нибудь от него избавиться».

Почерк у поэта, действительно, был такой, что адресаты с трудом его понимали...

Предстояли хлопоты по изданию журнала «Русское слово», но пока дела не двигались никак. В день возвращения Полонского в Петербург уехал за границу Майков. Вслед за четой Шелгуновых в зарубежье подался и Михайлов. Граф Кушелев, словно забыв о намерении издавать журнал, уехал в свое подмосковное имение...