В сентябре 1858 года Некрасов писал Тургеневу: «Милый Полонский в Петербурге - с женой. Он зацепил ее в Париже, - прекрасное энергическое существо, судя по лицу. Полонский, сватаясь, спрашивал ее, в состоянии ли она будет жить на чердаке и питаться одним хлебом. Она ответила: в состоянии - и верно, не солгала. В настоящее время Полонский готовится быть редактором кушелевского журнала, - журнала без сотрудников, без материалов и без денег. Последнее всего страннее, но верно».

Яков Петрович целыми днями пропадал в городе: вел переговоры с типографиями, с поставщиками бумаги, книгопродавцами, но на все требовались деньги, а их-то Кушелев и не оставил. Полонский надеялся, что, работая в журнале, он сможет хоть как-то поправить свое материальное положение. Ведь у него теперь была любимая жена, да и редакторская работа представлялась подходящей для его творческой личности. Это совсем не то, что работа домашнего учителя-гувернера. Здесь перед писателем открывались большие возможности для общения с единомышленниками, для публикации своих произведений, для весомого значения в литературной и общественной жизни столицы, в конце концов!

Однако радужным надеждам Полонского суждено было растаять, раствориться, уплыть в неизведанные дали, как это обычно случается с мучительно зовущими, несказанно добрыми предрассветными снами...
У известных русских писателей доверия к журналу не было. Тургенев сразу отказался публиковаться в «Русском слове», поскольку хорошо знал неуравновешенную и не блистающую умом и начитанностью фигуру Кушелева-Безбородко. Гончаров в июле пообещал Кушелеву продать рукопись своего романа «Обломов» за десять тысяч рублей, но тоже не захотел связываться с высокомерным графом-богатеем и продал рукопись - причем за ту же самую цену! - журналу «Отечественные записки».

Вот так и получилось, что Полонский в одиночку взвалил на себя хлопоты по изданию нового журнал, но на это у него не было ни средств, ни надежных соратников, да и опыта недоставало. «До сих пор все это довольно карикатурно, - писал Гончаров о готовящемся к выходу новом издании. - Один порядочный человек там - это Полонский, он редактор, а кто еще - никто до сих пор ничего не знает».

Кушелев уехал в свое подмосковное имение, а 20 сентября 1858 года в Первопрестольную выехал и Полонский с женой. На другой день М.Ф. Штакеншнейдер сообщила в письме А.Н. Майкову: «Вчера утром проводила я своих милых журавлей Полонских в Москву. Надо вам сказать, что Полонский сам прозвал себя журавлем. Говорят, журавли приносят счастье дому, где совьют гнездо. Я уверена, что и нам милые жильцы мои принесут счастье. Полонские уехали в Москву на неделю повидаться с родными и заедут также к Кушелеву». По всему выходило, что о будущем журнале больше всего заботился редактор Полонский, а не издатель Кушелев.

В Москве Яков Петрович, радостный и как будто помолодевший, представил свою молодую красавицу-жену родственникам и прежним знакомым, а в начале октября чета Полонских была уже в Петербурге.
Вскоре вернулся из подмосковного имения в Петербург Кушелев-Безбородко, приехал из зарубежного вояжа Григорьев, и началась работа над журналом. Издатель решил, что в «Русском слове» будут два редактора: Полонский и Григорьев, но за что должен отвечать каждый из них - было неясно.

«Сам издатель граф ГА. Кушелев-Безбородко не очень обременял себя редакторским трудом, потому-то он и искал себе помощников, чтобы быть вольной пташкой, - отмечал известный литературовед и историк Б.Ф. Егоров. - Основной груз редакционной работы граф переложил на плечи Полонского и Григорьева. Первый ведал, главным образом, художественной литературой, второй - критикой и публицистикой. Но не очень была ясна «иерархия» этих двух сотрудников. Полонский был назначен графом заместителем главного редактора (вторым редактором), а Григорьев - помощником. Кто был «выше» - непонятно... Как будто бы «заместитель» уже по смыслу чуть-чуть выше «помощника». Объявление о будущем выходе в свет журнала вообще было подписано лишь Кушелевым и Полонским. Затем, когда почти в каждом номере «Русского слова» стали публиковаться издательские объявления от имени редакции, появились уже три подписи, и они шли в такой последовательности: граф, Полонский, Григорьев. Значит, располагались не по алфавиту а по престижности, по иерархии».

Удивляться тут нечему. Как ни крути, а заместитель редактора - второе лицо в редакции (после главного редактора-издателя), и в отсутствии редактора именно он должен играть руководящую роль, тогда как помощник редактора - это нечто вроде секретаря, и роль его в редакции менее значительна.
В сущности, так оно и было, о чем свидетельствует жалованье ведущих сотрудников «Русского слова»: Полонскому граф назначил жалованье в размере 200 рублей в месяц, Григорьеву - 150 рублей (по другим сведениям - 100).

Ах, если бы знал самоуверенно-беспечный граф, к чему приведет такое неравенство в оплате! Да и возможно ли ужиться двум медведям в одной берлоге?

Первый номер «Русского слова» должен был выйти в январе 1859 года, а в редакционном портфеле находились только критические статьи Аполлона Григорьева, «поэма в четырех песнях» Аполлона Майкова «Сны», очерк Михаила Михайлова да статья Григория Благосветлова «Парижский университет».

Разве мог журнал только этими материалами громко заявить о себе? Ведь в ту пору издательско-журнальное дело в столице кипело, читатель был искушен, и новому изданию трудно было тягаться с «Отечественными записками», «Современником» или тем же «Вестником Европы».

Как бы то ни было, а первый номер журнала вышел в срок. В нем увидели свет стихотворения Полонского «Утрата» и «Хандра», а также его статья о сборнике стихотворений Льва Мея, в которой Яков Петрович, по сути дела, высказал свое поэтическое кредо: «Поэзия есть истина в красоте и красота в истине; но не всякая истина поэтична и не всякая красота истинна... Трудиться над стихом - для поэта то же, что трудиться над душой своей».

Стихотворение «Утрата» Полонский поместил в журнале, очевидно, потому, что его хвалил Аполлон Майков, а стихотворение «Хандра» -по той причине, что оно соответствовало ему теперешнему настроению:

На старый он диван ничком
Ложился, протянувши ноги,
И говорил, дыша с трудом,
Такие монологи:

«Какая жизнь! о, боже мой,
Какие страшные пигмеи!
Добро б глупцы, добро б злодеи
Неотразимою враждой
Меня терзали, - нет, с глупцами
Я б тратить слов не стал, с врагами
Я б вышел на открытый бой.
Кто бескорыстно правде служит,
Кто за себя стоит - не тужит.
Но как бороться с пустотой
Полуслепой, полуглухой,
Которая мутит и кружит!
………………………………
Я вечно ною от заноз,
А разом плакать не умею,
Когда я плачу - стыдно слез,
Когда смеюсь - за смех краснею,
Какая жизнь! какой хаос!..»