Летом 1860 года года Комитету иностранной цензуры отвели новое помещение на Васильевском острове, в здании университета. В этом же здании Полонскому предоставили квартиру.

Попытки куда-либо уехать Яков Петрович оставил, но одному жить в холодных казенных стенах было тошно и жутко, и он пригласил знакомого художника Ивана Ивановича Соколова, убежденного холостяка, поселиться у него - вдвоем всё веселей...

Соколов, талантливый живописец - жанрист и портретист, был четырьмя годами моложе Полонского, но ко времени знакомства с поэтом достиг уже широкой известности.

Родился он в 1823 году, учился в Московском дворянском институте, но, почувствовав тягу к живописи, не окончил курса и отправился в Петербург, где поступил учеником в Императорскую академию художеств. Ближайший наставник молодого художника профессор А.Т. Марков почувствовал в ученике незаурядное дарование и постарался его развить.

Начиная с 1849 года, Иван Соколов дважды ездил на Кавказ, где рисовал и писал акварелью горные пейзажи и портреты местных жителей. Возвратившись в Петербург, молодой художник продолжил занятия в академии.

В 1852 году И.И. Соколов за жанровую картину «Продажа невольниц на восточном берегу Черного моря» был награжден малой серебряной медалью. В 1854 году художник жил в Малороссии, где написал несколько картин. По наброскам и эскизам, сделанным ранее, создал полотно «Кавказский пейзаж», на котором изобразил горцев на морском берегу, с настороженностью высматривающих появление на горизонте русского парохода. За эту работу Академия художеств присудила Соколову большую серебряную медаль.

Иван Иванович был человеком непоседливым, семьей не обзавелся и колесил в поисках сюжетов для картин по просторам России. Побывал и за границей - во Франции, Германии, Испании, в Константинополе...
В 1857 году за картину «Закавказские цыгане» Соколов получил звание академика живописи, а в 1860 году был возведен в звание профессора.

Лучшие работы художника находили место в галерее П.М. Третьякова, а в альбоме императора Александра II находились две картины Соколова: «Малороссийская свадьба» и «Прощание косаря с его зазнобою».
Кроме живописных полотен, художник писал прекрасные акварели, рисовал сепией. Как отмечали современники, «все произведения Соколова отличались оригинальностью, прочувствованностью и вкусом исполнения, покупались любителями живописи раньше, чем были окончены».

К сожалению, дальнейшая судьба даровитого художника сложилась неудачно, и с 1860 года он перестал участвовать в выставках и почти совсем забросил кисти и краски. В это время одинокий художник и прибился к такому же одинокому Полонскому. Их судьбы были во многом схожи, и им было о чем поговорить: о Кавказе и типажах горцев, о зарубежных поездках и нравах петербургского общества, о поэзии и живописи... Оба приятеля, как прохваченные лютым морозом льдины, которые в пору весеннего ледохода трутся друг о друга, крошась и осыпаясь, пытались обрести хоть какое-то душевное тепло в общении друг с другом, но это удавалось редко. Каждый часто уходил в себя и замыкался.

Полонский пытался вызвать нового знакомого на откровенный разговор, но и в беседах с художником смертная тоска преследовала поэта, и в декабре он признавался в письме к Софье Адриановне Сонцевой, дочери старого приятеля: «И дома тоска - и в гостях тоска - и нигде места себе не нахожу. Соколов, мой сожитель, человек также не очень живого характера - все больше молчим...»

Горе томило поэта всю зиму, наконец, 1 марта 1861 года, на бумагу выплеснулось стихотворение, навеянное циклом стихотворений Генриха Гейне «Buch der Eieder», вышедшим в переводе М.Л. Михайлова. И опять в строках Полонского звучит неизбывная боль об утраченном счастье:

Я читаю книгу песен,
«Рай любви змея любовь»
Ничего не понимаю –
Перечитываю вновь.

Что со мной! - с невольным страхом
В душу крадется тоска...
Словно книгу заслонила
Чья-то мертвая рука...

Полонский долго не мог оправиться от постигшего его горя, потери самых близких людей, утраты надежды на счастье, и все-таки жизнь его не сломила.

«Невзгоды его жизненного пути могли, казалось бы, отразиться в его поэзии отчаянием или озлобленностью. Но отозвались они, пожалуй, только особой нотой печали, пронизывающей его лирику. В этой печали преодолено, растворено личное несчастье, это скорее печаль жизненной незавершенности вообще, нереализованных сил, печаль, не нарушавшая непоколебимой ясности духа, - точно отметила литературовед Е.В. Ермилова. - Полонский принадлежал к тому типу поэтов, у которых жизненное поведение и личный облик вплотную слиты с поэзией».

Творчество Полонского получило одобрение Н.А. Добролюбова, который заметил «чуткую восприимчивость поэта к жизни природы и внутреннему слиянию явлений действительности с образами его фантазии и с порывами его сердца».