В 1860-е годы русская лирическая поэзия, вступив в эпоху некоего общественного затишья, переживала кризис, и чуткая душа Полонского остро это ощущала. Поэты, наиболее чутко реагирующие на все изменения в общественной жизни, оказались в растерянности, появились разговоры о кризисе поэзии вообще, с чем никак не хотел смириться Полонский. Свои мысли и сомнения он высказывал в письмах к Тургеневу. Иван Сергеевич успокаивал друга (письмо от 16 (28) апреля 1869 года): «Не ищи причин, почему поэтов нет: их нет, потому что нет; другой причины, поверь, самый первый умница не придумает. И народится она тоже безо всякой причины: возьмет да и народится».

Литературовед П.А. Орлов, характеризуя это поэтическое «безвременье», писал: «Готовящееся освобождение крестьян, борьба партий вокруг этого вопроса заставили писателей более четко определить свое отношение к политике. В журналах все чаще и чаще появлялись подчеркнуто программные стихотворения, в которых поэты декларировали свои взгляды на роль искусства в общественной жизни». Постепенно определились два ярко выраженных и, можно сказать, диаметрально противоположных литературных направления: революционно-демократическое и «чистого искусства». Полонский не примыкал открыто ни к одному из них, но в его творчестве оба направления нашли свои отголоски. Более того: в творчестве Полонского они как бы переплавились в единое целое, отражающее жизнь во всем ее многообразии...

Под давлением общественного мнения император Александр II подписал 19 февраля 1861 года манифест об освобождении крестьян от крепостной зависимости и «Положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости». 5 марта документ был официально опубликован в газетах и оглашен в церквах. Крестьяне обрели личную свободу и некоторые гражданские права, но землю, самое главное в их жизни, хлебопашцы не получили. Вся земля признавалась собственностью помещиков, и только выкупные платежи давали крестьянину возможность со временем приобрести в собственность надел, а до той вожделенной, но далекой поры он должен был пользоваться землей за барщину и оброк в пользу ее хозяина. Крестьяне ожидали иного: передачи земли в их полную собственность. В обществе начались брожения. Манифест не оправдал чаяний крестьян. Узнав, что земли в безвозмездное пользование они не получат, хлебопашцы заволновались. В официальном отчете III отделения за 1861 год отмечено 1176 крестьянских бунтов. Наиболее крупные из них произошли в Тамбовской, Пензенской и Казанской губерниях. В селе Бездна Казанской губернии дошло до того, что царские войска открыли ружейный огонь по бунтующей толпе, а зачинщик крестьянского восстания Антон Петров был расстрелян.

Крестьянская реформа вызвала недовольство и в среде интеллигенции, особенно - среди поэтов и писателей. Некрасов, ждавший выхода манифеста с затаенной надеждой, прочитав его, настолько расстроился и разочаровался, что даже слег. Герцен в «Колоколе» опубликовал цикл статей об отмене крепостного права, суть которых сводилась к следующему: «Народ царем обманут».

В одиннадцатой книжке журнала «Время» за 1861 год было опубликовано стихотворение Полонского «Беглый» - своеобразный отклик поэта на крестьянскую реформу. Стихотворение написано в традициях русского народного сказа и рассказывает о судьбе крепостного крестьянина, бежавшего от своего помещика и прибившегося к разбойничьей шайке. Бывший хлебопашец угодил в острог, но, прослышав о крестьянской реформе, совершил побег и теперь пробирался в родные края в надежде получить свободу от крепостной зависимости:

«Я сидел и в остроге на цепи,
Я гулял и за Волгой в степи,
Да наскучила мне волюшка моя,
Воля буйная, чужая, не своя.
С горя, братцы, изловить себя я дал –
Из острога, братцы, с радости бежал.
Как в остроге-то послышалося нам,
Что про волю-то читают по церквам, -
Уж откуда сила-силушка взялась:
Цепь железная, и та, вишь, порвалась!
………………………………………….
Как нам волю-то объявят господа,
Я с воды хмелен не буду никогда;
Как мне землю-то отмерят на миру –
Я в кармане-то зашью себе дыру.
Буду в праздники царев указ читать...
Кто же, братцы, меня может забижать?»

Но не тут-то было! Встреченный беглецом человек (очевидно, его давний знакомый) развеивает в пух и прах его надежды:

«Ты куда, удалая ты башка?
Уходи ты к лесу темному пока.
Знать, тебе в дому хозяином не быть,
По дорогам, значит, велено ловить».

Чуткая душа Полонского болезненно воспринимала перелом в жизни страны, и он искал новые средства самовыражения. Поэт не раз задумывался о сущности поэзии, о работе над стихами. «Что такое - отделывать лирическое стихотворение или, поправляя стих за стихом, доводить форму до возможного для нее изящества? - размышлял он. - Это, поверьте, не что иное, как отделывать и доводить до возможного в человеческой природе изящества свое собственное, то или другое, чувство». Немногие стихотворцы ставили перед собой столь высокую задачу. Иначе говоря, по мысли Полонского, работать над стихами - значит работать над собой, совершенствовать свои мысли и чувства, а стало быть, - душу.

«Вся поэзия в целом осуществляет собой миссию «перехода», - отмечал известный современный литературовед и критик В.В. Кожинов, говоря о поэзии «безвременья», поэзии приближающегося заката XIX столетия. - Мы обычно говорим о переломе или переходе «от» кого-то «к» кому-то, но вот целая поэтическая эпоха, в которую конкретные поэты сами являются носителями «перелома»; они бесспорно имеют и самостоятельное значение («второстепенные русские лирики» - звание очень высокое), но все же определяющие черты их стиля - переломные, то есть такие, в которых явственно выражаются непримиримые контрасты различных поэтических тенденций. То «наследство», что получит поэзия нашего времени от русской классической поэзии, она получит из рук этих поэтов, которые ее так бережно хранят, и это во многом на первых порах определит отношение к нему поэтов нашего времени... Эпоха не была благоприятной для поэзии».

Полонский всю жизнь сторонился каких-либо радикальных течений в литературе и общественной жизни, а тут, в переломный послерефор-менный период, когда противоречия в обществе разгорелись с особенной силой, поэт и вовсе растерялся - не знал, куда податься, о чем писать (а не писать он не мог), как себя выразить, где публиковаться... Это была пора творческих поисков, тревог и душевных метаний поэта. «...Уже с конца пятидесятых годов на страницах петербургских журналов появляется все больше и больше гражданственно-публицистических и философских стихов Полонского, которые он упорно пишет почти до конца своей жизни, - отмечала литературовед В.Г. Фридлянд. - Лира поэта чутко откликается на события отечественной и европейской истории. Полонский выступает как гуманист и демократ, но не как революционер. Ни его взгляды идеалиста (так он называл себя сам), ни его темперамент, в котором не было черт борца и сокрушителя, не давали ему возможности оказаться в стане борцов, погибающих за свободу... Полонский не верил в революцию и не принимал ее, он верил в героическую личность, в пророка, мессию, которому одному подвластно изменить жизнь... Поэт был убежден, что только Личности делают историю». В этом смысле характерно стихотворение «Неизвестность», которое относят к 1865 году:

Кто этот гений, что заставит
Очнуться нас от тяжких снов,
Разъединенных мысли сплавит
И силу новую поставит
На место старых рычагов?
Кто упростит задачи сложность?
Кто к совершенству даст возможность
Расчистить миллион дорог?
Кто этот дерзкий полубог?
……………………………
Бог весть! напрасно ум гадает,
А там предтеча, может быть,
Уже проселками шагает,
Глубоко верит и не знает,
Где ночевать, что есть и пить.
Кто знает, может быть, случайно
Он и к тебе уж заходил,
Мечты мечтами заменил
И в молодую душу тайно
Иные думы заронил.

Полонский остро чувствовал, что в общественной и литературной жизни России происходят перемены, и, не примыкая ни к одному из радикальных литературных течений, пытался в поэтическом творчестве торить собственную лирическую тропу:

Время новое повеяло - смотри.
Время новое повеяло крылом:
У одних глаза вдруг вспыхнули огнем,
Словно луч в лицо ударил от зари,
У других глаза померкли и чело
Потемнело, словно облако нашло...

Действительно, «время новое повеяло крылом», но русское крестьянство слабо почувствовало это. Да и разве могло быть иначе, когда по стране вслед за неурожайными годами прокатилась жестокая волна голода. Хлебопашцы, имея небольшой надел, бедствовали и разорялись, а хваткие помещики прибирали к рукам их землю. «Будучи действительно поэтическим «нервом» России, - отмечал П.А. Орлов, - Полонский особенно болезненно отозвался на голодные эпидемии, время от времени охватывавшие целые губернии и даже ряд губерний».