Главы из романа «Свежее преданье» были опубликованы в нескольких номерах журнала «Время» (№№ 6, 10 за 1861 год и № 1 за 1862 год).

Главный герой романа - литератор Камков, прообразом которого принято считать поэта И.П. Клюшникова. Однако гораздо вероятнее, что это образ - собирательный, вместивший в себя черты характера московских писателей той поры, в том числе и самого Полонского. Некоторые литературоведы находят в Камкове сходство с тургеневским Рудиным, а в стилистической ткани «Свежего преданья» отмечают пушкинские интонации из «Евгения Онегина». И в самом деле, Полонский представляет героя романа с пушкинской непосредственностью, словно своего приятеля:

Сиятельных не беспокоя,
Камкова, моего героя,
Друзья! Как друга моего
Рекомендую вам его.

Автор так характеризует своего героя:

Он был далеко не ребенок;
Все понимал: и жизнь, и век,
Зло и добро - был добр и тонок;
Но - был невзрослый человек.
Как часто, сам сознавшись в этом,
Искал он дела - и грустил;
Хотел ученым быть, поэтом,
Рвался и выбился из сил.
Он беден был, но не нуждался,
Хотел любить - и не влюблялся,
Как будто жар его любви
Был в голове, а не в крови.

Полонский в своем романе часто пользуется знаменитыми «онегинскими паузами», выраженными многоточиями, и сам же объясняет их происхождение:

..................... точки эти
Затем и выдуманы в свете,
Чтоб непонятно выражать
Понятное. Блажен, кто может
По ним о счастии гадать,
Кого их тайный смысл тревожит.

По мнению литературоведов, в образе Камкова Полонский воплотил уже известный в русской литературе тип «лишнего человека».

«Прошлое, юность героя несет все приметы передового человека сороковых годов, - отмечала В.Г. Фридлянд, - «Гегель для него // Был первый друг и запевало...» Но в облике Камкова сквозят и автобиографические черты создателя поэмы:

По складу сердца был артист,
А по уму идеалист...

Гуманистические идеалы Камкова - «лишнего человека» - волею судеб претворяются в дела, его мысли и слова падают на добрую почву».

В романе нет четкой сюжетной линии, зато много внимания автор уделяет описанию судьбы и характера Камкова, а пространные лирические отступления выразительно и живо изображают картины Москвы 1840-х годов:

Я помню - разгорался день,
Но облака ходили низко,
А на Москве лежала тень.
От нас Москва была не близко,
Хоть и мелькали с двух сторон
Ее макушки. Ранний звон
Колоколов ее в тумане
Носился смутно над землей.
На первом плане над рекой
У ближней рощи, на поляне
Сидели кучами цыгане;
Дымился табор кочевой.
В кустах посвистывали птицы;
Вдоль серых грядок свекловицы
Тянулся низенький забор;
За ним ряды фабричных зданий,
Сушильня, кузница, две бани
Глядели окнами на двор...

Вспоминая о поре юности, о московских литературных салонах, Полонский с грустью признавался:

Тогда я думал, что мы боги –
Сошлись и судим обо всем.

Свои раздумья о поэзии и сомнения в ее необходимости создатель романа выразил афористично:

От музы никаких заслуг:
Стихи бесплодны, как жемчуг.

Публикация «Свежего преданья» не прошла незамеченной. Одни читатели хвалили роман Полонского и даже заучивали наизусть отдельные сцены, другие считали роман несовременным и несвоевременным, а третьи - просто не восприняли это произведение. Не молчала и критика. В июльском номере журнала «Русское слово», который издавал все тот же Кушелев-Безбородко и который еще недавно редактировал Полонский, молодой поэт-сатирик Дмитрий Минаев выступил в роли критика и с насмешкой процитировал строки «Свежего преданья»:

Ночь на исходе. Снежным комом.
Уединенна и бледна.
Висит над кровлями луна,
И дым встает над каждым домом,
Столпообразным облакам
Подобно; медленно и грозно
Он к потухающим звездам
Ползет.
Неужели гак поздно?!
Лениво удаляясь прочь,
У башен спрашивает ночь.
Который час?
- Да уж девятый!
Звонит ей Спасская в ответ,
И ночь уходит. Ей вослед
Глядит, зардевшись, кремль зубчатый
Сквозь призму неподвижной мглы.
Над серыми его зубцами
Кресты и вышки и орлы
Горят пурпурными огнями,
И утро с розовым лицом
Стучится в ставни кулаком:
«Вставай, лентяй! вставай, затворник!»

Непонятно, что не понравилось в этих строках задиристому сатирику, но он со злой иронией писал: «Если вы умеете наслаждаться поэзией, то на вас должны обаятельно-страстно подействовать эти образы - ночи, которая говорит с башнями, и розоволицего утра, которое стучит своим кулаком в ставни окон». Далее сатирик публиковал свою желчную пародию на этот отрывок из романа Полонского.

Впечатлительного Полонского публикация Минаева задела до глубины души, тем более что статья увидела в свет в некогда родном для Якова Петровича «Русском слове», которое он создавал. Однако, поразмыслив,
поэт понял, что публикацией статьи Минаева ему хотели отомстить за уход из журнала, и понемногу успокоился. Тем более что Достоевский считал Минаева одним из тех критиков, которым «не терпится, чтоб ругнуть». Язвительный Минаев писал эпиграммы и пародии на Достоевского и Щербину, на Боборыкина и художника Н.Н. Ге, на постановку «Горя от ума» и Александрийский театр...

Принимать близко к сердцу минаевские остроты не следовало. И все же критическая публикация выбила чувствительного поэта из творческой колеи, и роман «Свежее преданье» так и не был закончен, хотя Полонский собирался писать продолжение и составил план заключительных глав. При перепечатке романа автор снабдил его текст пространным описанием дальнейшего действия: «В напечатанных шести главах «Свежего преданья» далеко не исчерпывается содержание задуманного мной романа. Тем из моих читателей, которые, пробежав эти главы, найдут в них хоть... посильный труд мой с высоты своего величия, намерен я в кратких словах досказать роман, мною когда-то задуманный, и таким образом познакомить их с его содержанием».

Далее Полонский излагает содержание задуманных глав - с шестой по двадцатую. Роман должен был иметь такой финал. Камков заболел от уныния и усиленных занятий, лишился заработков и был помещен в больницу. Навестившей его княгине он говорит следующие вещие слова: «Бессильный я был человек; но вижу, слова мои сильны... Придет время, и оно близко, когда крепостное право рухнет, и если царь не сокрушит его, оно сокрушит Россию. Я умираю, но знайте, что тень моя придет потревожить вас, если вы хоть одного человека назовете рабом своим».

Написано это было после отмены крепостного права, но в романе действие происходит на два десятка лет раньше, и поэтому слова Камкова должны были восприниматься как предвидение будущего России.
К сожалению, задуманные главы «Свежего преданья» так и не были написаны...

Публикацию романа «Свежее преданье» в журнале «Время» прочитала Евгения Сатина, в которую Полонский был робко влюблен в студенческие годы. Искреннее чувство будущего поэта в ту пору не нашло отклика в сердце девушки: Евгения предпочла Полонскому его приятеля, беспечного повесу и волокиту Михаила Кублицкого.

И вот теперь Сатина прислала ему письмо из Москвы, которое сначала сбило Полонского с толку, тем более что Евгения обращалась к нему на «Вы», словно они и не были близко знакомы: «Вас удивит, что я теперь вздумала писать к Вам, но я давно добивалось Вашего адреса, и никто не мог мне его сообщить, на днях же, читая «Время», мне пришло в голову адресовать Вам письмо в редакцию этого журнала, вероятно, там знают, где Вы живете... Я теперь человек совершенно самостоятельный и живу совершенно одна.

... Пожалуйста, не смейтесь надо мною, что я вздумала писать к Вам, поверьте, прежних глупостей у меня давно и в голове уже нету, и я не только самостоятельный, но и положительный человек, пишу же я к Вам, как к хорошему старому знакомому, ежели же не хотите отвечать мне, то пришлите это письмо назад Евгении С.

Адрес мой: в Москве, близ Арбата, у Успения на Могильцах, в доме Букина.

P.S. Может быть, Вам покажется странным, что я живу на квартире и не в моем доме на Рождественском бульваре, но я уже шестой год не живу там, т.е. с кончины маменьки, отец же женился на другой...»
Намек Евгении был более чем очевиден: одинокая женщина горела желанием восстановить с поэтом былые отношения, а там и... Однако письмо подруги юных лет не всколыхнуло в Якове Петровиче былых чувств, тем более что они были некогда оскорблены. Сатина вела речь о «прежних глупостях», которые Полонский и в ту пору считал изменой. Теперь же, после смерти жены, думать о других женщинах он не мог, и сердце его медленно остывало... Что было - то давным-давно быльем поросло. К чему теперь об этом?

Неизвестно, ответил ли Полонский на письмо, но, поскольку оно было найдено в его архиве (а не выслано назад в Москву), можно предположить, что ответное письмо он написал, поскольку поэт был человеком честным до щепетильности и быть непорядочным или бестактным не мог...