В начале 1860-х годов в салоне Штакеншнейдеров Полонский познакомился с молодым писателем Николаем Герасимовичем Помяловским, который уже был известен читательской публике как новый автор журнала «Современник».

Помяловский родился в 1835 году в семье священника, жившего на окраине Петербурга. С восьмилетнего возраста учился в церковноприходском училище, затем - в духовном училище при Александро-Невской лавре и семинарии. Однако по окончании семинарии он отказался от духовной карьеры, стал давать частные уроки и писать статьи и очерки на педагогические темы. С 1860 года Помяловский, сблизившийся с петербургскими студентами, стал преподавать в воскресной школе для детей бедняков, располагавшейся на Шлиссельбургском тракте под Петербургом. В том же году он принес в редакцию «Современника» свою первую повесть «Мещанское счастье». Некрасов, ознакомившись с повестью, оценил дарование молодого писателя и опубликовал повесть в февральском номере журнала за 1861 год. Так Помяловский стал постоянным автором «Современника», на страницах которого в октябре 1861 года появилась его новая повесть - «Молотов».

Н.Г. Помяловский

Л.А. Мей

Получив литературную известность, Помяловский пристрастился к «зеленому змию». Пил «горькую», словно пытаясь загасить огонь бушевавших в душе страстей. (К сожалению, эта давняя беда не обходила стороной и других талантливых литераторов.)

К.П. Ободовский, знакомый многих петербургских литераторов, вспоминал: «Несчастный Помяловский, как известно, страдал ужасною болезнью - запоем. Болезнь эта до такой степени овладела им, что он впал в белую горячку и был отвезен для излечения в больницу. Вот как он сам рассказывал об одном эпизоде своей болезни Я.П. Полонскому: "Свезли меня в больницу, положили на кровать. Прошло несколько минут или часов, не знаю, я потерял понятие о времени. Вдруг вижу, циферблат стенных часов, которые висели напротив меня, принимают вид человеческого лица и начинает корчить гримасы, рожи, дразнить меня, высовывая язык. Я лежу молча и закрываю глаза, чтобы не видеть этих гримас. Тогда со всех коек начинает долетать до меня какой-то шепот. Вслушиваюсь, оказывается, меня зовут: Помяловский, Помяловский. Я не обращаю внимания. Шепот обращается в крики; все больные встают с своих кроватей и окружают меня, грозно наступая и пересчитывая все, что я сделал в жизни дурного. Но это еще все ничего. Вдруг начинаю я чувствовать, что пол подо мною колеблется, колебание это идет все crescendo, и наконец я проваливаюсь в ад. Шум, гам, грохот, сонмы чертей и разных чудовищ. Я хочу бежать и скрыться куда-нибудь от этих ужасных видений, но тщетно - я не в силах пошевелиться, так как связан по рукам и ногам. Отчаяние и ужас овладевают мною, я начинаю молиться..."».

Полонский, не имевший пристрастия к спиртному, искренне сожалел о нескладной судьбе молодого писателя и беспокоился за его будущее.

В начале декабря 1861 года Яков Петрович писал своему приятелю Сонцеву: «Третьего дня вечером зашел ко мне некто Помяловский, человек молодой, очень умный и очень талантливый. Повесть его в Современнике имела успех. Когда он вошел, я ему сказал: - У вас распух глаз, и поэтому водки я вам не предлагаю. - Ничего, можно! - отвечал он. Ему подали. Просидел он у меня до часу ночи. Был мороз и ветер - ему идти было далеко - я оставил его ночевать. Что же, вы думаете, он делает у меня ночью? Заметив, где стоят графины с водкой, он к утру осушил их до капли. Водки мне, конечно, не жаль, и горько думать, что вот и этот человек пропадает - пойдет по следам Мея или Аполлона Григорьева...»

Лев Александрович Мей происходил из обрусевших немцев. Учился в Московском дворянском институте, откуда за выдающиеся успехи был переведен в знаменитый Царскосельский лицей. Активно печатался, начиная с 1840-х годов, и приобрел известность как тонкий лирик, большой знаток русского языка, переводчик античных и западноевропейских поэтов. Дворянин по происхождению, Мей сотрудничал со славянофильским журналом «Москвитянин» и пытался отразить в своем творчестве жизнь русского народа. Он создал немало лирических песен с яркой фольклорной окраской, а также стихотворений-баллад, в которых отразилась сказочность народных поверий. В стихотворении «Запевка», например, отчетливо звучат фольклорные мотивы:

Ох, пора тебе на волю, песня русская,
Благовестная, победная, раздольная,
Погородная, посельская, попольная,
Непогодою-невзгодою повитая,
Во крови, в слезах крещенная-умытая!

Поэт создал драмы в стихах «Царская невеста» (1849) и «Псковитянка» (1859), написанных по сюжетам из древней русской истории. Мей мечтал издавать свой журнал, но отсутствие материальных средств помешало ему осуществить свой замысел. Неустроенный быт и безденежье постоянно мучили поэта. Желая отвлечься от тягот бытия, он все чаще тянулся к рюмке, вел богемный образ жизни, что сильно пошатнуло его здоровье.Полонский не раз встречался с Меем в доме Штакеншнейдеров и искренне сочувствовал его недугу. Елизавета Андреевна Штакеншнейдер записала в дневнике 24 апреля 1856 года: «У нас опять была глупая история с Меем. Первая была в начале зимы, в одну из суббот. Ужинали, и за ужином несколько молодых художников поместились как-то так, что до них было не добраться прислуге. Мама, наблюдавшая за тем, чтобы все кушали, заметила, что у них нет хлеба, и сказала: «Как бы туда перебросить хлеб». Мей, бывший уже навеселе, взял поднос с хлебом и качнул им в сторону молодых людей; но остановился, впрочем, тотчас же и обратился к маме с вопросом, бросать ли. Мама, не предполагая, что он это исполнит буквально, сказала, чтобы он качнул еще раз...» Как и следовало ожидать, ломти хлеба посыпались с подноса...

Мей был частым гостем в доме графа Кушелева-Безбородко, где, как обычно, вино лилось рекой. Лев Александрович Мей безудержно тонул этом море разливанном и однажды за уставленным бутылками и графинами столом произнес самобичующий экспромт:

Графы и графини,
Счастье вам во всем,
Мне же лишь в графине,
И притом в большом.

Экспромт вызвал одобрительный смех участников застолья и снова зазвенели хрустальные фужеры и рюмки. О горьком признании поэта в своем пагубном пристрастии к алкоголю никто и не задумался...

В 1862 году Л.А. Мей скончался, едва дотянув до сорока лет.

Яков Петрович Полонский тревожился о судьбе своих ровесников - собратьев по перу - и пытался спасти, удержать от пагубного пристрастия хотя бы молодого, талантливого, но слабовольного Помяловского. Он всячески старался оградить его от кабаков и прочих злачных мест. После смерти жены Елены Васильевны Яков Петрович остро чувствовал свое одиночество и оказать помощь и поддержку хоть кому-нибудь из близких считал своим долгом (уж если не смог помочь ни малолетнему сыну, ни верной спутнице жизни).

Л.Ф. Пантелеев, бывший студент, тоже постоянный посетитель дома Штакеншнейдеров, писал о Помяловском: «И сколько людей принимало в нем самое сердечное участие и старались удержать его от слабости, губившей его. Особенно им был увлечен Я.П. Полонский; в 1862 г. он даже перевез его к себе на квартиру (незадолго перед тем Я.П. овдовел) и прибегал к разным, так называемым симпатическим средствам лечения. Из них, конечно, самым сильным была та беззаветная чистая привязанность, которую Я.П. питал к Помяловскому». Пантелеев вспоминал, что Помяловский, пытаясь избавиться от пристрастия к алкоголю, «плакал иногда, как ребенок, делал над собой невероятные усилия, останавливался на одну-две недели и затем вдруг пропадал, и Я.П., бывало, немалых трудов стоило разыскать его в какой-нибудь трущобе, и можно себе представить, в каком ужасном виде».

Сам Полонский так вспоминал об этом периоде жизни вместе с Помяловским: «...Он жил со мной, в моей университетской квартире, около трех недель, старался не пить, и я знаю, каков он был - трезвый... Более всего ценил я в нем оригинальность ума - осмысленный, трезво-практический взгляд на все явления жизни - и его замыслы».

В конце сентября 1863 года Помяловский тяжело занедужил и слег, у него началась гангрена, и 5 октября, в пасмурный осенний день, писателя не стало. Было ему в ту пору немногим более двадцати восьми лет...