Полонский чувствовал дуновение нового времени и пытался написать что-нибудь о болевых проблемах современности. Вслед за тургеневским романом «Отцы и дети» он пишет стихотворение о девушке-нигилистке:

Пытливым огнем из-под темных ресниц
Мерцая, в ней мысль загоралась.
В те дни много-много запретных страниц
В бессонные ночи читалось...

Видимо, поэт пытался хоть как-то показать свою причастность к новым общественным веяниям, но стихотворение получилось ходульно-декларативным, и он, очевидно, сам чувствовал это. Посылая стихотворение редактору «Вестника Европы» Стасюлевичу, он сопроводил его запиской: «...Если почему-либо Вы найдете неудобным поместить это стихотворение на страницах Вестника Европы, то не церемоньтесь... При встрече я спрошу Вас - потому ли Вы воротили мне мои стихи, что они плохи, или потому что не цензурны?

Если не цензурны - то для меня это опаснее, чем для Вас, - у меня такое начальство, что как раз меня выгонит вон со службы (этого я бы и сам пожелал, если бы изобрел средство иначе содержать семью мою)...»

Стасюлевич стихотворение опубликовал - видимо, за его злободневность.

Действительно, в ту пору разговоры о «новых людях», нигилистах, велись повсюду. Тургенев с некоторым недоумением писал: «Выпущенным мною словом «нигилист» воспользовались тогда многие, которые ждали только случая, предлога, чтобы остановить движение, овладевшее русским обществом. Не в виде укоризны, не с целью оскорбления было употреблено мною это слово, но как точное и уместное выражение проявившегося - исторического - факта: оно было превращено в орудие доноса, бесповоротного осуждения - почти в клеймо позора».

На страницах журналов в ту пору желанными гостями стали произведения антинигилистической направленности.

Засел за написание прозаического произведения о «новых людях» и Полонский. В отличие от других, он не ругает молодых (Яков Петрович и вообще-то ругаться не мог), а пытается нарисовать правдивую картину их жизни. «Женитьба Атуева» - так назвал он свое повествование, как бы приглашая читателей вспомнить героя «Обыкновенной истории» И.А. Гончарова Александра Адуева и поразмышлять о судьбах сегодняшних юношей и девушек. «...Полонский стремится не осудить, а понять новое поколение, их жизненные представления, взгляды на современную семью, на вопросы морали и нравственности, - отмечала литературовед И.Б. Мушина, - и то, как эти теоретические выкладки, порой доходившие до догматической узости, корректируются жизнью с ее живой практикой».

Полонский в общих чертах обрисовал предреформенную эпоху, когда в русском обществе началось брожение умов, вызванное поражением России в Крымской войне. Жизнь молодежи тех лет показана через судьбу главного героя повести.

Полонский рисует его портрет, типичный для «новых людей» той поры: «Это был человек, по-видимому, лет двадцати шести, невысокого роста, в сюртуке, клетчатых брюках, в золотых очках и с длинными косами волос, зачесанных за уши. Сухощавое, продолговатое лицо его книзу заканчивалось русою коротенькою бородкой, неподстриженною, но, очевидно, еще не успевшею подрасти; усики также были едва заметны, только кончики их торчали явственно в виде двух запятых; заостренный, продолговатый нос его был недурен в профиль; вообще он был не хорош, не дурен...»

Как и Тургенев в романе «Отцы и дети», Полонский в своей повести показывает честных, искренних, бескомпромиссных молодых людей. Но оба писателя осуждают их слепое подражание «моде» на нигилизм, когда сухая прямота и бескомпромиссность создают почву их заблуждений - «новые люди» напрочь отвергают все эстетическое: литературу, искусство. Атуев, любивший стихи Лермонтова и Кольцова, в подражание моде на нигилизм «вынужден был соглашаться, что поэзия - вздор и что искусство не выше сапожного ремесла, что оно не только не помогает развитию, но как бы усыпляет мысль, изнеживает, создает мечтателей или, что все равно, - бездельников».

Стремление делать что-то полезное обществу понудило Николая Атуева взяться за перо, но, видно, пороху у него недоставало. «Писать он не успевал, и часто труды его пропадали даром; но Атуев хотел взяться за какой-то большой труд и добывал себе книги, по его мнению, необходимые, - сообщает о своем герое Полонский. - Жажда литературной славы томила его. Трудно утолить эту жажду без таланта и без учености. Но Атуев был уверен, что он не бездарнее других и что при знании языков ему ничего не стоит сделаться великим критиком».

Пустые слова, пустые мечты, позерство и подражание веяниям времени... Даже показывать свою влюбленность герою Полонского казалось стыдным, вот прослыть в глазах приятелей гулякой и волокитой - другое дело...

Как-то в разговоре с будущей женой, Людмилой Григорьевной, Атуев, явно рисуясь, заявил, что «свобода есть одно из первых условий всякого союза между мужчиной и женщиной». Отвергая страсть, ревность и другие чувства, он провозгласил: «Политические страсти также искусственны; будет время, когда и их не будет».

Внешние манеры и речь Николая Атуева, усвоенные от «нигилистов», внутренне чужды ему, но он держится этих норм поведения с упрямством, достойным лучшего применения. Он словно не осознает, что все его разговоры - напускное позерство. Он пытается скрыть свои истинные чувства и переживания, но после венчания с Людмилой Григорьевной молодой муж в карете, «пользуясь вечерним сумраком, обнимал и целовал ее, клялся ей в вечной, неизменной любви, одним словом, опять превратился в самого пламенного поклонника красоты, и в страстных речах его звучало много той поэзии, которая перестала быть в моде у наших реалистов, но которая никогда не была и не может быть модой, точно так же, как никогда не могут быть модой - глаза, слух, красота или молодость».

Под стать Атуеву - другая героиня повести, Авдотья Сигирева, считающая всю литературу ненужным вздором, за исключением романа Чернышевского «Что делать?». «Отъявленная нигилистка» судит обо всем прямолинейно и жестко, словно заведенная кем-то машина. В ней нет ничего женственного, тем не менее Атуев поддерживает с ней отношения.

«Девушки вообще бывают двух сортов, - рассуждал создатель «Женитьбы Атуева», - одни любят не иначе, как безумно, примешивают к любви своей романтические мечты и всевозможные фантазии, любят иногда наперекор всем враждебным их чувству обстоятельствам; другие, напротив, начинают любить только тогда, когда к любви их примешивается чувство долга». Невеста Атуева, по словам автора, принадлежала ко второму типу. Людмила Атуева из повести Полонского несет в себе некоторые характерные черты другой Людмилы, не выдуманной, а реальной, - жены Шелгунова и приятельницы Полонского. Как пишет И.Б. Мушина, «и в героине рассказа, и в живой женщине, современнице писателя, с которой он близко и живо общался, явно преобладает «неискаженная природа», обаяние и очарование, воспетые Полонским в стихах, посвященных Л.П. Шелгуновой в марте 1856 года». Поэт размышляет о своей судьбе и общности своих мыслей и чувств с чувствами и идеалами адресата поэтического послания:

Что ждет меня - венец лавровый
Или страдальческий венец?!
Каков бы ни был мой конец –
Я в жизнь иду, на все готовый.
Какой бы ни был мой конец –
Благослови мою дорогу!
Ты моему молилась Богу,
Я был богов твоих певец.

Ты моему молилась Богу,
Когда и сердце и дела
Ты на алтарь любви несла –
Была верна любви залогу.
Я был богов твоих певец,
Когда я пел ума свободу,
Неискаженную природу
И слезы избранных сердец.

Полонский в «Женитьбе Атуева» вывел не только образы новомодных нигилистов, но и показал человека иного склада. Приятель главного персонажа повести молодой врач Тертиев, разночинец по происхождению, предстает в повести цельной, глубокой натурой, умным, искренним и бескорыстным человеком. Он говорит то, что думает, и делает то, что соответствует его убеждениям.

Сюжет повести построен так, что, Атуеву пришлось раскаяться в своих словах и мнимых идеалах (нет, не в убеждениях - их-то как раз у него и не было). Его беспричинная ревность к жене, прежде, на словах, отрицаемая, разгорелась до такой степени, что он пытался покончить с собой. Слава Богу, все обошлось...

Литературоведы считают, что Александр Блок, высоко ценивший творчество Полонского, в поэме «Возмездие» использовал некоторые мотивы его повести. «Поветрие на нигилизм, на внешний радикализм оказалось распространенным явлением в русской жизни, - отмечала И.Б. Мушина, - что засвидетельствовано поэмой Блока, действие которой происходит два десятилетия спустя после событий, описанных в "Женитьбе Атуева"».

Повесть «Женитьба Атуева» появилась на страницах журнала «Русский вестник» в 1869 году (там она названа рассказом). Готовя к изданию сборник прозы «Снопы», Полонский дописал к ней послесловие от лица автора, в котором поделился своим мыслями: «Я хотел только выставить на вид те противоречия, в которые поневоле впадает ревнивый, скупой, честолюбивый или какой бы то ни было страстишкой обуреваемый человек, заучивши фразы, которые ему не по силам...»

Полонский, всю жизнь старался доверять только чувствам, а не голосу холодного рассудка (правда, не всегда ему это удавалось). Он показал в повести никчемность чужих, заемных чувств и убеждений, но он не осуждает своего молодого героя - жизнь мудрее всяких поветрий и мод...

Своими размышлениями о состоянии русской литературы Яков Петрович делился в письмах Тургеневу, жившему за границей, и великий романист отвечал другу (письмо из Баден-Бадена от 8 (14) января 1868 года): «Все, что пишешь мне о твоей жизни, твоей деятельности, о современном состоянии литературы - весьма для меня интересно. Сколько можно судить издали, готовится в ней некоторое возрождение; посмотрим, что из этого выйдет. Недостаток талантов, особенно талантов поэтических - вот наша беда... Правда - воздух, без которого дышать нельзя; но художество - растение, иногда даже довольно причудливое, которое зреет и развивается в этом воздухе».

Журнальные публикации 1860-х годов свидетельствуют о большой работоспособности Полонского, но характерно то, что в этот период времени главное место в своем творчестве он отводит прозе или сюжетной поэме (повести в стихах). Время лирики маячило впереди...