На дворе стоял промозглый октябрь 1873 года. По ночам в окна стучался нудный дождь да погромыхивал железом крыш ветер. Однажды Полонскому приснился странный сон. Ему привиделся потертый коричневый халат Тургенева, и будто бы он, Полонский, пытается надеть этот халат и все никак не может попасть в рукава. Глядь - а руки его уже в рукавах оказались...
Яков Петрович проснулся и долго не мог прийти в себя. В сны и предсказания он не верил, но недавнее видение столь ясно рисовалось перед глазами, что он невольно задумался. Халат Тургенева... Видимо, это означает дружеское тепло Ивана Сергеевича. Но почему именно халат? А-а, так ведь это же покой, отдых. А может, старость?.. Ведь уже перевалило за пятьдесят. Кто знает, сколько лет еще отпущено Богом?
Вспомнились ободряющие слова Тургенева, который постоянно напоминал ему в письмах: «Не унывай, работай!» Полонский разволновался и долго не мог заснуть...
Утром Полонский засел за письмо Тургеневу, в котором делился размышлениями о своем литературном труде. Письмо сложилось не сразу. Яков Петрович несколько раз зачеркивал написанное и заново излагал на бумаге заветные мысли. Спустя несколько дней письмо было переписано набело.
«Волей-неволей я должен работать до конца дней, до тех пор, пока не опустятся руки или не пришибет нервный удар. Я должен не только работать, но и иметь сбыт в литературных лавочках, чтоб хоть по временам иметь отдых и покой - ибо с двумя тысячами жалованья можно только кой-как кормиться, но не отдыхать.
И я много-много тебе обязан за нравственную поддержку - мне кажется иногда, что не будь ты моим другом, я бы давно погиб. Никто бы не стал и в журналы брать стихов моих, если бы ты никогда не говорил об них (или о моем таланте) с разными редакторами, журналистами и пр. и пр.
...Ты один яснее всех видишь мои промахи, потому что ты один яснее всех видишь и кой-какие мои достоинства».
В шумной столице Полонский часто чувствовал себя одиноким. Да, у него была заботливая жена, дети, но духовно близких людей было мало, и письма Тургенева были для него спасительной отдушиной.
Однажды в квартиру Полонских через форточку влетел голубь. Птица оказалась смышленой и ручной. Она, склонив голову, смотрела на Якова Петровича и не думала улетать. Поэт погладил нежданного визитера:
- Ну что, птица? Холодно на улице?
- Угу-угу, - заворковал голубь.
- Что ж, милости просим...
Полонский накормил голубя, и тот признал его за своего - без боязни сел к нему на плечо и заворковал благодарно.
Потом голубь облюбовал бюст Пушкина, стоявший в углу, и уселся на него. С тех пор голубь прижился у Полонских и оставался в их квартире ночевать. Спал он на бюсте Пушкина, предварительно укрытого материей.
Голубь скрашивал душевный неуют Полонского, а когда поэт открывал крышку фортепьяно и начинал играть, пернатый товарищ садился на крышку инструмента и начинал громко ворковать в такт музыке.
Яков Петрович разговаривал с птицей, словно с новым приятелем, и на душе становилось теплее...
Глубокой осенью Полонский занемог - в груди слышался хрип, сильно беспокоило горло, а тут еще начались боли в боку. Яков Петрович и так часто был подвержен унынию, а тут и вовсе раскис. «Эх! с какою бы радостью умер, если бы не страшно было за жену и детей! - жаловался он в письме Тургеневу. - Коли я не умею себе друзей нажить, где ж им? Жена моя дама не светская, связей делать не способна, а дети малы».
... В Поволжье и других краях России разразился голод. Русские писатели затеяли издать литературный сборник «Складчина» в пользу пострадавших в Самарской губернии, где голод особенно свирепствовал.
Полонский, высоко ценивший благотворительность, не только отдал в сборник свои произведения, но и обратился с просьбой к Тургеневу прислать что-либо для сборника. Иван Сергеевич ответил: «Желая внести свою лепту в «Складчину» и не имея ничего готового, ни даже начатого, стал я рыться в своих старых бумагах и отыскал прилагаемый отрывок из «Записок охотника», который прошу тебя препроводить по принадлежности». К письму был приложен рассказ «Живые мощи». По совету Полонского Тургенев сделал в рассказе некоторые поправки, и он вместе с письмом романиста к Полонскому увидел свет в сборнике «Складчина», вышедшем в Петербурге 28 марта 1874 года. Полонский был представлен в сборнике стихотворениями «Блажен озлобленный поэт...», «Из Бурдильёна», «Мой ум подавлен был тоской...»
В сборнике были опубликованы стихотворения Вяземского, Случев-ского, Плещеева, Майкова, Некрасова, проза Гончарова, Островского, Салтыкова-Щедрина... Словом, в «Складчине» был представлен весь цвет русской литературы того времени.
М.А. Александров, бывший типографский наборщик, вспоминал: «Эта "Складчина"... была знаменательным явлением в русской литературе того времени. Это был колоссальный литературный сборник объемом до 700 страниц большого формата... Для составления и издания его соединились в даровом труде на нейтральной почве благотворительности пятьдесят лучших писателей и все редакции периодических изданий в Петербурге, до этого ведшие междоусобную войну из-за направлений, одиннадцать лучших петербургских типографий бесплатно набрали и напечатали его, а значительнейшие петербургские бумажные фабрики с большою уступкою поставили для него бумагу».
Во время голода 1873 года Полонский написал значительное стихотворение «Казимир Великий», которое было опубликовано в 1874 году в газете «Неделя». К сотрудничеству с «Неделей» Якова Петровича привлекла Евгения Ивановна Конради, жена доктора Конради. С января 1869 года она заведовала газетой вместо своего мужа, с которым разъехалась, и стала водить дружбу с петербургскими литераторами. Полонский охотно принял предложение Евгении Ивановны и с тех пор постоянно печатался в ее газете, а также в журнале-приложении «Книжки "Недели"». В редакции «Недели» поэт завел дружбу с П.А. Гайдебуровым. Некоторые свои статьи в газете он подписывал псевдонимом «Олиц» - в честь своего знаменитого предка, генерал-аншефа Петра Ивановича Олица.
Почему поэт в поэме «Казимир Великий» обратился к истории Польши? Очевидно, он помнил о своих польских корнях, а образ Казимира Великого, правившего в XIV веке, возник не случайно. Король во многом способствовал укреплению Польши, и, по мысли Полонского, стихотворение должно было послужить назиданием российским властям, как себя вести в драматической ситуации.
В стихотворении рассказывается, как Казимир Великий, узнав о голоде, созвал в Кракове на пир знатных вельмож. Позвали гусляра, но его песни о битвах и походах, о любви и красоте королевы были не душе королю - таких песен ему довелось слыхать немало. И повелел он гусляру петь иную песнь - ту, что пел он в избушке лесника. Испуганный гусляр повиновался и «заунывным голосом запел»:
«Ой, вы, хлопы, ой, вы, божьи люди!
Не враги трубят в победный рог,
По пустым полям шагает голод
И кого ни встретит - валит с ног.
Продает за пуд муки корову,
Продает последнего конька,
Ой, не плачь, родная, по ребенке!
Грудь твоя давно без молока.
Ой, не плачь ты, хлопец, по дивчине!
По весне, авось, помрешь и ты...
Уж растут, должно быть, к урожаю,
На кладбищах новые кресты...
Уж на хлеб, должно быть, к урожаю,
Цены, что ни день, растут, растут,
Только паны потирают руки -
Выгодно свой хлебец продают».
Пораженный «божьей правдой» гусляра, Казимир Великий разгневался на пирующих ожиревших панов и... повелел раскрыть для народа хлебные амбары. Намек на российскую действительность был более чем прозрачен...
Полонский посвятил стихотворение памяти Александра Федоровича Гильфердинга, славяноведа и исследователя былин. Автор дал пояснение: «Стихотворение «Казимир Великий» было задумано мною в 1871 году. Покойный А.Ф. Гильфердинг просил меня написать его в пользу Славянского комитета. - Тема для стихов была выбрана самим Гильфердингом, им же были присланы мне и материалы, - выписки из Польского летописца Длугоша, с следующею в конце припискою: "Раздача хлеба в пору голода у летописца рассказана без всякой связи с другими фактами из жизни Казимира, потому тут у вас carte blanche..."».
В том году поэт сделал кое-какие наброски, но литературный вечер в пользу Славянского комитета не состоялся, и стихотворение было отложено на неопределенное время. И вот теперь оно, по мысли поэта, стало актуальным. В публикации «Казимира Великого» проявилась гражданская позиция Полонского, только вот сумели ли власть имущие прочитать между строк упрек в их адрес? Может быть, сумели, да сделали вид, что ничего не поняли...
Между тем житейские неурядицы и трудности продолжали преследовать Полонского. Осенью 1873 года тяжело занедужил пятилетний сын Александр (Аля, как называли его в семье), и Яков Петрович до двух часов ночи метался по Петербургу, ища доктора. Когда, наконец, болезнь отступила, у него от усталости, волнения и нервного перенапряжения дрожали руки. До стихов ли ему было?
В феврале 1874 года заболела дифтеритом дочь Наташа. Малышку уложили в кабинете поэта, и Яков Петрович с Жозефиной Антоновной сутками не смыкали глаз, ухаживая за своим сокровищем. 20 февраля (4 марта) Полонский отправил Тургеневу письмо, в котором сообщал: «Жена моя худеет, не спит по ночам и бьется, бьется над ней - и мы не знаем, когда это кончится. Ни читать, ни писать не могу... На лекарей и лекарства опять занял у Некрасова 50 руб. ... Как можно помогать семье своими трудами, если труды мои никому не нужны. Чем заплатить докторишке, платить за квартиру, когда жалованья не хватает на домашний обиход?»
В письме Яков Петрович выслал поэтический экспромт, в котором рассказывал о своем смятенном душевном состоянии:
Все минуты мелочного горя,
Все минуты счастья сочтены...
Не было ни бурь в житейском море,
Нет отрадной светлой тишины...
Мне в лицо лишь резкий ветер веял,
До костей прохватывал меня -
Сквозь туман на снасти дождик сеял,
И без качки я не помню дня.
Были силы - я вперед стремился.
Не было - боялся отставать.
И не знаю, где б я очутился,
Если б не умел лавировать.
Вот опять туманы налетели -
Знойный ветер начинает дуть -
Где же цель? - Я так далек от цели...
Хоть бы пристань - пристань где-нибудь...
Хоть бы к ночи - берег благодатный
При луне, в серебряной пыли
Темный сад и воздух ароматный...
И огни... И музыка вдали...
Словно вся прошедшая жизнь медленно проплывала перед усталым взором поэта: и робкое свидание в темном саду, и качка в бурном море, и мелодии романсов и песен на его стихи. Только «берег благодатный» все отдалялся и отдалялся...
«"Пленительным беспорядком" отличаются произведения Полонского, - отмечает современный историк Л.В. Блонский, - есть в них и "траур" по мирскому злу и горю, но голова его музы сияет отражением небесного света; в ее голосе смешиваются тайные слезы переживаемого горя с пророческой сладостью лучших надежд. Чувствительная - быть может, даже слишком - к суете и злобе житейской, его муза стремится уйти от них за "колючие вершины любви", "в золотые облака" и там и там высказываться свободно и легко с доверчивостью детской».
К счастью Якова Петровича, Наташа вскоре пошла на поправку...
В 1876 году вышел в свет сборник новых стихотворений Полонского «Озими» (в двух частях). Посылая свое детище Тургеневу, Полонский писал: «Воображаю себе, как много, много стихов и куплетов ты осудишь в этом сборнике. Если я недоволен чуть ли не половиною всего того, что мной напечатано - что ж ты? Заранее смущаюсь, краснею и глаза потупляю». Почему поэт был недоволен «чуть ли не половиною» своих стихов - понять можно, но зачем он их публиковал - известно только ему. Первоначально автор намеревался дать сборнику название: «Без отклика». Так оно, в сущности, и получилось: серьезных отзывов на выход книги в печати не последовало.
В том же году в Праге был опубликован сборник Т.Г. Шевченко «Кобзарь» на украинском языке с приложением воспоминаний Тургенева и Полонского о малороссийском поэте и художнике. Якову Петровичу творчество украинского собрата было особенно дорого, поскольку Тарас Григорьевич, как и он сам, занимался не только поэзией, но и живописью. «Не знаю, был бы Шевченко великим живописцем, если б судьба не помешала ему... - писал Полонский, - но, как рисовальщик, смело говорю, он мог бы стать в числе европейских знаменитостей».