В 1876 году балканские народы поднялись на борьбу против турецкого ига. Русское правительство, предвидя близкий распад Османской империи - извечного врага России, - старалось не упустить шанс усилить свое влияние на Балканах и всячески поддерживало славян. Однако сербская армия терпела неудачи и 17 октября 1876 года под Джунисом была разгромлена. Русские офицеры, занимавшие командные посты, и в первую очередь главнокомандующий М.Г. Черняев, были отстранены и заменены сербами, но от этого дела пошли еще хуже. В России начались разговоры о необходимости помочь славянам - братьям по вере и крови - в их справедливой войне.

Тургенев в переписке с Полонским горячо обсуждал эти события. 26 октября (7 ноября) 1876 года он писал: «То, что ты мне говорил тогда о восточном вопросе, не могло не видоизмениться вследствие последних событий, имевших результатом ненависть сербов к проливавшим за них кровь русским; не знаю, выдержит ли наш энтузиазм этот толчок - но, признаюсь, в возможность войны теперь я верю мало... Европа нас ненавидит -вся Европа без исключения; мы одни - и должны остаться одни».

Полонский не соглашался с другом. Конечно, Тургеневу, жившему под Парижем, в центре Европы, легко было рассуждать о том, каково мнение европейцев о русских, но он словно не понимал, что почти все государства Европы стремились отхватить свой куш в войне на Балканах. Проще говоря - европейцы охотно бы таскали жареные каштаны из огня... руками русских солдат. К тому же Иван Сергеевич и ведать не ведал о настроениях в русском обществе. Начитавшись эмигрантской прессы, которая писала не о неизбежности войны России с Турцией, а о необходимости внутренних преобразований в России, он ругал Черняева, ругал русских революционеров...

11 (23) ноября 1876 года он писал Полонскому: «...Ты напрасно думаешь, что я не желаю войны: напротив, я не вижу другого исхода из нашего безобразного положения. Одни русские революционеры желают мира, так как они воображают, что это скомпрометирует государя в глазах народа». О Черняеве, да и о православном русском народе в целом, Тургенев отзывался весьма неуважительно и даже цинично: «Это один из самых дрянных русских типов. А что его в России приняли бы с восторгом - поклонялись бы ему - давали бы ему в честь обеды и т.д. - это ровно ничего не доказывает. Поклоняются же русские люди простой доске, принимая ее за чудотворную икону».

Полонский не соглашался с другом и разделял позицию газеты «Неделя», где он в то время сотрудничал. Он пытался защитить в глазах Тургенева бывшего главнокомандующего М.Г. Черняева, хотя защищать этого неудавшегося «героя», собственно говоря, не имело смысла.

Тургенев, видя грубейшие ошибки русского командования, приходил к мысли о неготовности России к военным действиям, о чем и писал Полонскому. Патриотически настроенный Яков Петрович возражал другу и верил в святую миссию русской армии: вступить в войну с турками и освободить братьев-славян от османского ига. И пусть Иван Сергеевич рассердится - Полонский был убежден в своей правоте.

«Милый Яков Петрович, - отвечал Тургенев Полонскому 30 декабря 1876 (11 января 1877) года, - сделай ты мне одну божескую милость: не предполагай ты никогда, что я сержусь на тебя! (Я, кажется, тебе уже не раз писал об этом.) За что я буду на тебя сердиться, помилуй! И что бы я был за человек, если б я мог сердиться за разность воззрений - вообще за разность мнений!!! Да еще на такого старого приятеля, каков ты!»

В мае 1877 года Россия под лозунгом защиты братьев-славян объявила войну Турции. Застучали по рельсам воинские эшелоны, тысячи солдат были брошены на далекие Балканы в огонь сражений...

Тургенев был потрясен, когда узнал, что некоторые русские женщины - и среди них дворянки! - уходили на войну вслед за своими мужьями или возлюбленными, становясь сестрами милосердия. Среди них была и Юлия Петровна Вревская, баронесса, одна из первых красавиц Петербурга, к которой Тургенев испытывал сильное чувство. «...Я почувствовал живую симпатию к Вам, как только в первый раз Вас увидел -и она с тех пор не умалялась», - писал он Юлии Петровне из Спасского 13 июня 1874 года. В то же лето Вревская приехала в гости к Тургеневу и пробыла у него с 19 по 26 июня. Их общение оставило глубокий след в памяти писателя. Когда красавица уехала из Спасского, он признавался ей в письме: «Мне все кажется, что если бы мы оба встретились молодыми, неискушенными, а главное свободными людьми... - Докончите фразу сами...

Я часто думаю о Вашем посещении в Спасском. Как Вы были милы».

Яков Петрович Полонский знал о неудавшемся романе друга, был он знаком и с Вревской.

И.С. Тургенев

Ю.П. Вревская

С мая 1877 года Полонский жил на даче в Павловске. Здесь-то и произошла последняя встреча Тургенева с Вревской.

«Жили мы тогда на даче Черкасского, причем Я.П. занимал нижний этаж дачи, мое же помещение было наверху, - вспоминал К.П. Ободовский. - Раз, после обеда, часу в седьмом, ко мне является прислуга Я.П. и передает его приглашение придти, если возможно, поскорее. Я немедленно спустился вниз, и как же велико было мое удивление и удовольствие, когда среди гостиной я увидел И.С. Тургенева...

Тургенев был не один. С ним вместе приехала дама в костюме сестры милосердия. Необыкновенно симпатичная, чисто русского типа, черты лица ее как-то гармонировали с ее костюмом. Меня ей представили, при чем назвали и ее фамилию. Это была баронесса Вревская.

Тогда начиналась война за освобождение Болгарии, и баронесса спешила на театр военных действий, чтобы посвятить себя деятельности сестры милосердия... В тот вечер, когда я ее видел накануне отъезда, она была очень оживлена и, разумеется, не предчувствовала того, что, уехав в Болгарию, уже больше не вернется на родину».

Тургенев был в тот вечер в ударе и говорил, говорил, говорил... Он рассказывал о своем житье-бытье во Франции, вспоминал забавные случаи, происходившие у него с французскими издателями. Очевидно, вдохновение ему придавало присутствие красавицы, которая смотрела на него широко открытыми глазами. «Оживленная речь его лилась, как струя шампанского, - писал впоследствии К.П. Ободовский. - Говорил он почти один, другие только слушали; да, по правде сказать, его речь и рассказы были настолько увлекательны, что самому говорить не хотелось, а хотелось лишь слушать его».

Синеглазая красавица-баронесса была уже в костюме сестры милосердия, который очень шел к ее изящной фигуре. Когда пришла пора расходиться, Тургенев проводил Юлию Петровну до воинского эшелона, уходящего на войну. Духовой оркестр играл марш, а седой писатель все целовал руку ясноглазой красавице...

В Болгарии Вревская самоотверженно ухаживала за ранеными, но заболела тифом и скончалась в глухой деревушке, на соломенной подстилке.

Тургенев сначала не поверил известию о смерти милой баронессы, но потом пришло осознание непоправимого горя, и в письме П.В. Анненкову от 11 (23) февраля 1878 года Иван Сергеевич искренне сожалел: «К несчастью, слух о милой Вревской справедлив. Она получила тот мученический венец, к которому стремилась ее душа, жадная жертвы. Ее смерть меня глубоко огорчила. Это было прекрасное, неописанно доброе существо».

Полонского всегда привлекала тема борьбы славянских народов за свое национальное освобождение, он глубоко сочувствовал борьбе народов Боснии и Герцеговины против турецкого владычества. И не только сочувствовал - сам человек далеко не богатый, поэт сотрудничал в нескольких благотворительных организациях, в том числе и в Славянском благотворительном обществе, целью которого было оказание помощи русским и представителям других славянских народов. Активными членами этого общества были также Ф.М. Достоевский, А.Н. Майков, другие писатели и деятели культуры.

В 1875 году на литературно-музыкальном вечере, устроенном Славянским благотворительным обществом в пользу боснийских беженцев, Яков Петрович прочел свое стихотворение «Колыбель в горах». Высокий, статный, он как бы бросал в зал прочувствованные слова, дирижируя себе рукой...

В статье о Полонском, опубликованной в «Трудах Рязанской ученой архивной комиссии» в 1898 году, говорилось: «Много самого живого участия выражает в своей поэзии Полонский и к судьбам грекославянского мира, которые дороги поэту и как судьбы людей, стремящихся к свободной человеческой жизни, и как судьбы единоверцев и единоплеменников, - по преимуществу наших братьев. Но поэт чужд нетерпимости и какой-либо политической исключительности в славянофильском духе. Его единственная горячая молитва - о прекращении розни, о братстве всех народов началах любви и равноправности:

Боже!
Когда же наконец вражде и фанатизму,
Невежеству и варварству народов
Положишь Ты предел? Когда исчезнет рознь
Религий, рас, племен, идей и наций
И все превозмогающею станет
Одна святая сила - истина?

Долго, конечно, еще очень долго не дождаться человечеству осуществления этих «святых грез», но очень важно для человека, чтобы в нем не угасла, по крайней мере, вера в возможность всего этого, чтобы он мог - несмотря на чувства уныния и душевной усталости, овладевающей по временам его слабой природой, - чтобы он мог до конца дней своих оставаться полным жажды жизни и деятельности, каким остался до конца дней своих наш поэт».

...В апреле 1876 года в Болгарии вспыхнуло национально-освободительное восстание, но оно было жестоко подавлено турками. Полонский откликнулся на эти события стихотворением «Болгарка», которое было опубликовано в 37-м номере «Недели» за тот же год. Стихотворение написано от лица болгарской девушки, которая была силой уведена в гарем турецкого бея. Она вынуждена жить рабой у его мусульманских жен, которые издеваются над ней.

Одна говорит: «Ну, рассказывай мне,
Как ваше селенье горело;
И выл ли твой муж, пригвожденный к стене,
Как жгли его белое тело...»

Другая, смеясь, говорит мне: «Ну да,
Недаром тебя пощадили:
Наш бей, уж конечно, был первым, когда
Твою красоту обнажили...»

«Ну что ж? - нараспев третья мне говорит,
Держа над лицом опахало, -
Хоть резать детей нам Коран не велит...
Но ты ли одна пострадала?!»

И злятся, что я так скупа на слова,
Внимая речам безучастным,
Глаза мои сухи, в огне голова,
Все небо мне кажется красным...

Поэт не только сочувствует героине своего стихотворения, он вместе с ней горит праведным гневом и жаждой мести жестоким османам:

Приди же, спаситель! - бери города,
Где слышится крик муэдзина,
И пусть в их дыму я задохнусь тогда
В надежде на Божьего сына!

Когда началась русско-турецкая война, Яков Петрович откликнулся на это событие стихотворением «Туда».
6 марта 1878 года 6 марта 1878 года Полонский, потрясенный смертью Ю.П. Вревской, написал стихотворение «Под Красным Крестом», посвященное баронессе, и опубликовал его в «Новом времени» 28 марта 1878 года.

Поэт вел речь от лица раненого русского солдата, участника русско-турецкой войны, лежащего в полевом лазарете:

Семь дней, семь ночей я дрался на Балканах,
Без памяти поднят был с мерзлой земли;
И долго, в шинели изорванной, в ранах,
Меня на скрипучей телеге везли;
Над нами кружились орлы, - ветер стонам
Внимал, да в ту ночь, как по мокрым понтонам
Стучали копыта измученных кляч,
С плесканьем Дуная мне слышался плач.
……………………………….
В каком-то бараке очнулся я, снятый
С телеги, и - понял, что это - барак;
День ярко сквозил в щели кровли досчатой,
Но день безотраден был, - хуже, чем мрак...
Прикрытый лишь тряпкой, пропитанной кровью,
В грязи весь, лежал я, прильнув к изголовью.
……………………………………………
А вот подошла и сестра милосердья! –
Волнистой косы ее свесилась прядь.
Я дрогнул. - К чему молодое усердье?
«Без крика и плача могу я страдать...
Оставь ты меня умереть, ради Бога!»
Она ж поглядела так кротко и строго,
Что дал я ей волю и раны промыть, -
И раны промыть, и бинты наложить.

Когда же потребовалось сменить рубашку раненому, выяснилось, что в полевом лазарете не то что чистой рубашки - простиранной тряпки нет. Далее поэт рисовал жуткую картину солдатских смертей:

Недолго я был терпелив и послушен:
Настала унылая ночь, - гром гремел,
И трупами пахло, и воздух был душен...
На грязном полу кто-то сонный храпел...
Кой-где ночники, догорая, чадились,
И умиравшие тихо молились
И бредили, - даже кричали «ура!»
И, молча, покойники ждали утра...

А что же сестра милосердия? Она всю ночь не спала «в красноватом мерцанье огня» и тенью скользила между ранеными. Полонский рисует картину на грани бодрствования и полусна:

И чудится, будто одежда шуршит,
По белому темное что-то скользит...
И странно, в тот миг, что она замелькала
Как дух, над которым два белых крыла
Взвились, - я подумал: бедняжка устала,
И если б не крик мой, давно бы легла!..
Но вот снова шорох, и - снова в одежде
Простой (в той, в которой ходила и прежде),
Она из укромного вышла угла,
И светлым виденьем ко мне подошла...

Прочитав стихотворение друга, Тургенев написал ему из Парижа 17 (29) апреля 1878 года: «Я сам ежедневно с особым чувством скорби и жалости вспоминаю о бедной баронессе Вревской - и твое стихотворение вызвало слезы на мои глаза. Чудесное было существо - и столь же глубоко несчастное!»

Мысли о жертвенной смерти дорогого человека не оставляли писателя, и в сентябре того же года он написал стихотворение в прозе «Памяти Ю.П. Вревской»: «На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращенного в походный военный гошпиталь, в разоренной болгарской деревушке -с лишком две недели умирала она от тифа. Она была в беспамятстве - и ни один врач даже не взглянул на нее; больные солдаты, за которыми она ухаживала, пока еще могла держаться на ногах, поочередно поднимались с своих зараженных логовищ, чтобы поднести к ее запекшимся губам несколько капель воды в черепке разбитого горшка... Какие заветные клады схоронила она там, в глубине души, в самом ее тайнике, никто не знал, никогда - а теперь, конечно, не узнает.

Да и к чему? Жертва принесена... дело сделано...

Пусть же не оскорбится ее милая тень этим поздним цветком, который я осмеливаюсь возложить на ее могилу!»