Перед самым отъездом Полонского из Спасского Тургенев в саду, наедине, поведал ему содержание задуманной им повести «Дикарка». Как отмечал Яков Петрович, голова писателя постоянно работала над разными сюжетами, и, если бы Тургенев был здоров и прожил еще хотя бы десять лет, он написал бы еще много чудесных произведений.

Незаметно наступил август, а с ним - прохладные вечера, утренние туманы. Окрестные рощи подернулись желтизной. Птицы перед отлетом на юг собирались в стаи и подолгу кружили над спасской округой, не желая с ней расставаться.

Полонский с семьей целое лето провел под одной кровлей с Тургеневым и «провел не как гость, а как брат, заехавший на побывку к родному старшему брату». Яков Петрович в своих воспоминаниях был искренен (впрочем, как и всегда). Для Тургенева за всю жизнь не было более близкого человека, чем Полонский, которому он мог в любое время излить душу (в разговоре ли, а чаще - в письмах), не стесняясь своих слабостей и не приукрашивая горьких страданий. Сохранилось 161 письмо Тургенева к Полонскому - это настоящая исповедь души и дневник жизни великого романиста! Ответных писем Полонского к Тургеневу сохранилось гораздо меньше - двадцать девять, но нет сомнения в том, что их было тоже огромное количество. В основном, эти письма шли во Францию, где Полина Виардо, опекавшая Тургенева и отслеживающая его переписку, оставляла только то, что считала важным, и что, по ее мнению, не могло повредить ее репутации...

Дружба писателей длилась сорок лет. Яков Петрович посылал другу свои новые стихотворения, а Тургенев, сам в былые годы писавший стихи, высказывал по поведу лирических строк «поэта грез» свои соображения. Обладающий тончайшим художественным вкусом, Иван Сергеевич писал Полонскому из Баден-Бадена 2 (14) января 1868 года: «В твоей прекрасной пьесе: «Вакханка и сатир» - «искала холма» - не потому мне не нравится, что цинично, - этого я не боюсь, - а потому, что смешно, т.е. возбуждает смешные представления - точно у ней такая большая... с позволения сказать - задница, что для употребления ей нужен по меньшей мере холм. И с эпитетом «ветреный» - я примириться не могу: он выходит из тона... а стихотворение все-таки прекрасно».

Яков Петрович нередко страдал от нападок критики, от замалчивания его очевидных успехов на литературном поприще. О своем страдающем самолюбии Полонский писал Тургеневу, и Иван Сергеевич успокаивал друга: «... Можешь утешить себя мыслью, что то, что ты сделал хорошего, - не умрет и что если ты «поэт для немногих» - то эти немногие никогда не переведутся».

Схожая мысль звучит и в другом письме Тургенева: «.. .Подобно тому как, в конце концов, никто не может выдать себя за нечто большее, чем он есть на самом деле, точно так же не бывает, чтобы что-нибудь действительно существующее не было признано... со временем; твой талант тобою не выдуман - он существует действительно - и, стало быть, не пропадет».

Слова Тургенева ободряли Полонского, заставляя его работать еще настойчивее и упорней.

«Ты по преимуществу лирик, с неподдельной, более сказочной, чем фантастической жилкой», - писал Тургенев Полонскому. В действительности, так оно и было...

Лето в Спасском-Лутовинове пролетело, как сказочный сон. Оглядываясь на минувшие дни, Яков Петрович думал о том, что так беззаботно и счастливо он, пожалуй, редко себя чувствовал в жизни. Но, как ни привольно и уютно было в Спасском, пришла пора возвращаться в Петербург: что поделаешь - служба...

Перед отъездом Полонский подарил Тургеневу семь своих живописных работ, которые считал наиболее удачными. На этюде «Поляна в парке» он сделал надпись: «Другу И.С. Тургеневу. 1881. Я.П.».
«Простившись со своим старым другом и с его усадьбой, я один, без семьи, через Москву уехал в Питер», - вспоминал Полонский.

10 августа Яков Петрович покинул гостеприимную усадьбу Тургенева, а 21 августа и сам владелец уехал из родового гнезда.

В Петербурге Полонского ждали новости: Комитет иностранной цензуры переехал с Обуховского проспекта в здание на Театральной улице, за Александрийским театром, и теперь ему приходилось по средам брать извозчика, чтобы добраться до службы.

Спустя две недели приехал в Петербург и Тургенев. Он торопился во Францию (Полина Виардо в письмах настойчиво звала его в Буживаль), но было видно, что ехать туда писателю не хочется.

Иван Сергеевич остановился в гостинице «Европейская». Поскольку днем Тургенева застать в номере было трудно, Полонский заходил к нему по утрам, и они вместе пили чай.
В один из дней старые друзья вместе с приятелем Тургенева А.В. Топоровым обедали в садике у «Донона». Как писал Полонский, «Тургенев был здоров и очень весел, говорил стихами, вспоминал о Спасском и уверял, что скоро, может быть к новому 1882 году, мы его опять увидим; говорил о живописи, о немецкой и французской школах: последнюю он ставил выше первой, особливо по части пейзажей».

На другой день Тургенев уехал по делам в Царское Село. «Я дождался его возвращения, - вспоминал Полонский. - Он вернулся усталый, но уже совершенно успокоенный.

Надо было опять спешить, чтобы ехать на станцию железной дороги.

Мы крепко обнялись и поцеловались.

Это было наше последнее расставание».

Вскоре Яков Петрович получил письмо от Тургенева, в котором тот сообщал: «Картины твои я отдал "окадрить" или "орамить", и на днях они будут красоваться на моих стенах». Полонский от души порадовался, что его подарок другу-писателю не оказался ненужным. А через некоторое время, в письме от 23 сентября (5 октября), Тургенев известил Полонского: «Твои картины все обрамлены и висят у меня перед глазами в эту минуту. Здешним знатокам больше всего нравится именно тот эскиз, который и мне пришелся по вкусу».

Знал бы великий романист, что живописные этюды друга окажутся единственной - и последней! - ниточкой, связывающей его с родовым гнездом!..