С сыновней любовью и признательностью Яков Петрович на склоне и вспоминал город детства и отрочества и был очень польщен, когда весной 1888 года получил известие о том, что Рязанская ученая архивная комиссия - своеобразный общественный центр культурно-исторической к научно-просветительской работы в губернии - решила избрать его своим действительным членом. Эта новость растрогала стареющего поэта едва ли не до слез.
- Значит, помнят меня на родине, значит, уважают... - повторял он своим домашним и друзьям, приходившим в его квартиру на знаменитые -пятницы».
С 1888 года до последних дней своей жизни - целых десять лет! -Полонский поддерживал переписку с членами Рязанской ученой архивной комиссии. Однако в душу Якова Петровича, человека в высшей степени совестливого, закрадывалось сомнение: а вдруг там, в Рязани, хотят сделать из него свадебного генерала? Нет, так не годится. Если изберут н комиссию - надо не только в ней числиться, но и приносить пользу.
11оэт отправил ответное послание в Рязань на имя председателя («правителя дел») комиссии Алексея Васильевича Селиванова, в котором благодарил за оказанную ему честь:
«Милостивый Государь.
На днях я имел честь получить Ваше извещение о постановлении Рязанской архивной комиссии избрать меня в число своих членов. Для Меня, как уроженца города Рязани, в высшей степени лестно Ваше постановление, и я бы с величайшей охотою согласился бы принять предлагаемое мне звание, если бы комиссия разъяснила мне, чем я могу быть полезен ей, несмотря на мое постоянное пребывание в С.-Петербурге и весьма смутные надежды, в мои лета, быть когда-то на моей родине. Если комиссия найдет, что и в Петербурге, сносясь со мной, она может рассчитывать на мое содействие или хлопоты по делам ее, то, конечно, и почту себе за честь быть в числе членов Вашей комиссии. Во всяком Случае, мне остается только искренне благодарить комиссию и уверить в моем глубоком сочувствии к ее деятельности и готовности служить си, чем могу. Примите, Милостивый Государь, уверение в моем совершенном почтении и преданности.
Я. Полонский, 1888 г. 4-го Апреля. С.-Петербург».
Полонский намеревался по возможности деятельно участвовать в ее работе. В своем втором письме к А.В. Селиванову от 2 мая 1888 года Яков Петрович сообщил: «Смею думать, что в моем согласии быть членом Вашей комиссии вы не сомневаетесь. Благодарю Вас от души за честь избрания - постараюсь быть полезен Вам, насколько хватит времени и сил. Передайте мой искренний привет и поклон Вашим сочленам».
Рязанская ученая архивная комиссия на своем заседании 5 мая 1888 года по предложению Селиванова избрала Я.П. Полонского своим членом и впоследствии высылала поэту-земляку свои печатные труды, которым он был рад, как весточкам из города детства. «Поклонитесь от меня моей родине...» - наказывал он в одном из писем.
Съездить на родину Полонскому никак не удавалось: то служба требовала присутствия в Петербурге, то недоставало денег на поездку (впрочем, их всегда недоставало), то состояние здоровья не позволяло...
Полонский давно мечтал побывать на Волге. Великая русская река манила его, обещая новые впечатления и прилив творческих сил. Ведь столько русских талантов родилось на берегах могучей реки! И вот в июне 1889 года Яков Петрович вместе с дочерью Наташей, которой к той поре уже стала взрослой девушкой, отправился в путешествие по Волге. Приехали в Рыбинск и взяли билеты до города Саренты, что находился чуть ниже Царицына.
Колесный пароход медленно отвалил от пристани и направился вниз по реке. Водный простор поразил Якова Петровича. Казалось, вместе с могучим потоком движется сама русская душа. Поэт вспомнил родную Оку в Рязани, и невольно подумалось, что и здесь, в Волге, под колесами парохода, бьется вода с далекой родины...
Во время путешествия Яков Петрович с Наташей осматривали достопримечательности волжских городов. Поэт по старой кавказской привычке знакомился с бытом народов, населяющих берега великой русской реки, а в южной части Саратовской губернии наблюдал за жизнью немецкой колонии, интересовался способами выращивания и разведения всемирно известной горчицы.
На всем пути следования по Волге Полонский рисовал карандашом, пером и акварелью. На его работах запечатлены поволжские пейзажи, виды городов, портреты местных жителей и пассажиров парохода. Яков Петрович любовался волжским простором, дышал вольным речным воздухом, и художник в его душе на некоторое время оттеснил поэта...
Вид Саратова
15 июля пароход грузно причалил к пристани в Саратове. Полонский шал, что здесь проживает Чернышевский, и надеялся встретиться с известным писателем и критиком, с которым он поддерживал отношения ни второй половине 1850-х годов. Николай Гаврилович двадцать один год провел на сибирской каторге и в Вилюйской ссылке. Его родные, как и представители революционно-демократического движения, не раз хлопотали о его возвращении из Сибири. Александр II остался глух к их просьбам, и только когда стал царствовать Александр III, Чернышевскому разрешили поселиться в Астрахани. Здоровье писателя-демократа было надорвано в Сибири, а от резкой смены климата оно еще более ухудшилось, и только в июне 1889 года власти разрешили Чернышевскому поселиться на родине, в Саратове. Здесь-то и намеревался с ним встретиться Полонский. Он с дочерью остановился в центральной гостинице города (но здание не сохранилось - снесено в 1968 году).
«Через месяц, уже на обратном пути из Сарепты, они сошли с парома в Саратове, - писал биограф поэта С.С. Тхоржевский. - Остановишь, в гостинице. К ним в номер постучался кто-то из желающих виден. Полонского, - оказалось, это Николай Гаврилович Чернышевский... Полонский рассказывал потом (в письме к редактору «Исторического Вестника»): «Чернышевский, узнавши, что я проездом нахожусь в Саратове, прибежал ко мне в номер и весь следующий вечер провел у меня за Юным столом. Словом, мы встретились по-братски, и тогда не мог я не Годиться, до какой степени он был душевно расположен ко мне».
Встреча писателей произошла между 16 и 18 июля. Полонский сразу обратил внимание на то, что Чернышевский болен. Его голос звучал приглушенно, почти по-стариковски, лицо было изможденным, землистого цвета, но автор романа «Что делать?» сохранил ясность мысли, да и от своих взглядов он не отрекся.
Полонский интересовался жизнью Николая Гавриловича в ссылке, расспрашивал о творческих планах. Чернышевский отвечал неохотно. Вспоминали общих столичных знакомых. Местный журналист и издатель газеты «Саратовский листок» Иван Парфенович Горизонтов, присутствовавший при беседе, впоследствии вспоминал: «Начался разговор, и все больше про Питер и его литературные сферы. Как Яков Петрович и я ни старались повернуть разговор на личную судьбу Чернышевского, он или отмалчивался, или ограничивался шуточками».
В Саратове Полонский пробыл несколько дней. Он осмотрел Радищевский художественный музей, посетил редакцию «Саратовского листка», где беседовал с И.П. Горизонтовым, побывал в городской библиотеке. Ежедневно Яков Петрович с Наташей прогуливался в городском саду «Липки». Высокий, с окладистой седой бородой, с тростью в руках и круглой шапочкой на голове, он привлекал внимание местных жителей. Некоторые узнавали поэта (очевидно, не без помощи все того же Горизонтова) и, обрадованные, перешептывались:
- Смотрите, смотрите, ведь это поэт Полонский.
- Тот самый, что «Песню цыганки» написал?
- Конечно, тот самый. Он и еще много чего написал.
- Да он же, кажется, в столице живет. Как он мог в нашем городе оказаться?
- Говорят, по Волге-матушке путешествует...
20 июля Полонский с дочерью покинули Саратов. Провожали их Чернышевский и Горизонтов.
«Дня через два после первой встречи я столкнулся с Н.Г. на проводах Полонского, на волжской пристани одного из пароходов, - вспоминал горизонтов. - Распрощались мы с поэтом и его дочерью (барышней лет 15), и когда пароход огибал близ стоящую баржу, а Полонский, монументом стоявший среди отъезжающей публики (он очень высок был ростом), махал нам своей круглой шапочкою, Н.Г, беря меня под руку, произнес, кивая в сторону поэта: "Хороша птичка канареечка, да жаль, что поет с чужого голоса"».
Чернышевский судил о творчестве писателей только с точки зрения революционеров-демократов, поэтому в своих оценках он мог и ошибаться, и быть несправедливым. Лирическая поэзия была ему чужда, и Николай Гаврилович, очевидно, сожалел о том, что Полонский не желает ввязываться в какую-либо борьбу и не примыкает к лагерю революционеров-демократов, иначе «голос» поэта не показался бы ему чужим...
Между тем дни Чернышевского были уже сочтены, и 17 (29) октября I 18X9 года он скончался от кровоизлияния в мозг. Полонскому оставалось горько сожалеть о том, что его знакомство с автором знаменитого романа I было столь непродолжительным.
Вернувшись в Петербург, Полонский сделал запись на память: I «...Лето 1889 г. с 10 июня до 10 августа я и семья моя провели на I Волге: были в Самаре, в Царицыне, в Саратове, в Казани, в Ниж. Новг. и в Ярославле. Много приятных воспоминаний, но еще больше усталости...»