Когда Полонский гостил у Фета и написал стихотворение «В солнечное утро», он и в мыслях не держал, чтобы отправить его великому князю Константину Константиновичу. Фет же, очевидно, считал, что такому высокопоставленному лицу не грех лишний раз поклониться, к тому же для Афанасия Афанасьевича было лестно, что Полонский в стихотворении обращался к нему. «Сегодня утром Яков Петрович из своего флигеля принес написанное им стихотворение, и я упросил переписать его набело для Вашего Высочества», - сообщал великому князю честолюбиво-услужливый Фет. Полонскому такой поступок друга пришелся не по душе - ему было неприятно стремление Фета использовать доброжелательное отношение Константина Константиновича для того, чтобы сблизиться с царским двором, приобрести известность в высших петербургских сферах.

Фет перед некоторыми своими стихотворениями ставил посвящения: «К. Р.» (Константину Романову. - А.П.). Такое «лирическое лизоблюдство» возмущало Полонского. 7 декабря 1890 года, он писал Фету: «Как может муза твоя робеть перед музой, которая может еще у тебя поучиться. Таким стихом можно еще обмолвиться перед каким-нибудь гением первой величины - перед Гете или Байроном».

Однако Фет не внимал увещеваниям друга. На другой же день, 12 июля, Яков Петрович в той же Воробьевке переработал вчерашние строки. Обращение к Фету из первой строфы исчезло, появились правки в третьей и четвертой строфах, а все стихотворение обрело новое название: «В гостях у Фета» и было опубликовано в десятом номере журнала «Книжки недели» за 1890 год в следующем виде:

Тщетно сторою оконной
Ты ночлег мой занавесил, -
Новый день, румян и весел,
Заглянул в мой угол сонный.

Вижу утреннего блеска
Разгоревшиеся краски, -
И не спрячет солнца ласки
Никакая занавеска...

Угол мой для снов не тесен
(Если б даже снились боги...).
Чу! меня в свои чертоги
Кличет Муза птичьих песен.

Но, как раб иной привычки,
Жаждущий иного счастья,
Вряд ли я приму участье
В этой птичьей перекличке!..

Яков Петрович не понимал честолюбия друга и с недоумением наблюдал, как однажды Фет появился перед гостями в туго затянутом камергерском мундире и белых суконных брюках. И это в такую жару! И это в далекой от петербургского блеска курской глубинке! И это несмотря на одышку пожилого поэта!
Афанасий Афанасьевич, куда это вы так вырядились? - удивленно спросила Жозефина Антоновна.
Ну, вы же сами говорили, что намереваетесь лепить мой бюст!

Да, но не в таком парадном наряде...

Извольте, но ведь я надел камергерский мундир по праву - мне это звание сам Государь пожаловал...

Полонский знал, скольких трудов стоило Фету добиться заветного придворного звания, которое, в конце концов, было ему пожаловано по случаю пятидесятилетия творческой деятельности. По свидетельву Н.Н. Страхова, Яков Петрович сначала отнесся к хлопотам Фета с недоверием и якобы говорил или писал другу-поэту: «...Представь, о тебе распустили слух, что ты добиваешься камергерства. Я всем говорю, что это глупая клевета, что ты выше всего ценишь звание поэта, и кое звание, которое никто не может дать и никто отнять».

Однако Фет не внял увещеваниям друга и все-таки удостоился камергерского звания. И вот теперь Фет, то бишь дворянин Шеншин, обрядился и парадный мундир и, словно малый ребенок, радовался и гордился своим Камергерством... «Ах, Афанасий Афанасьевич!.. - подумалось невесело. – Таков ли ты был в студенческие годы? Ну, да что теперь об этом...»

Фет действительно намеревался позировать Жозефине Антоновне и камергерском мундире. Но она-то задумала иное!..

Жена Полонского была одной из первых в России женщин-скульпторов, работы которой получили известность. В 1885 году могилу Тургенева на Волховом кладбище в Петербурге украсил бюст писателя ее работы, за который автор удостоилась поощрительной серебряной медали Академии художеств; в 1889 году в Одессе был торжественно открыт памятник Пушкину, выполненный Ж.А. Полонской совместно с архитектором Х.К. Васильевым.

Уже будучи матерью троих детей, Жозефина Антоновна окончила Центральное художественное училище барона А.Л. Штиглица в Петербурге и вскоре, как и муж, получила звание вольного общника Академии художеств.

В Воробьевке Жозефина Антоновна не раз усаживала Фета на террасе или в саду, в тени деревьев, и под звуки этюдов, вальсов и сонат, доносившиеся из открытых окон дома, где музицировала Наташа, лепила из воска голову поэта.

В письме великому князю Константину Константиновичу от 16 июля Фет сообщал: «Вся наша колония посильно трудится. Полонская лепит мой старческий бюст и, как мне кажется, чрезвычайно удачно. Яков Петрович пишет масляными красками виды нашей усадьбы...»

Жозефина Полонская задумала вылепить беседующих или спорящих о чем-то друзей-поэтов: Фета и Полонского, а потом ей пришло на ум добавить к ним и третью фигуру - А.Н. Майкова, с которым часто виделась в Петербурге. Таким образом, «триумвират» близких по духу поэтов предстал бы в одной скульптуре.

Фет позировал с удовольствием и нет-нет да и поглядывал на стройную фигуру и красивое, сохранившее свежесть лицо Жозефины Антоновны, обрамленное темными волосами...

Однако завершить задуманное Жозефине Антоновне не удалось. Фигура Фета, сидящего на лавочке, получилась непропорциональной; Полонский, занятый живописью, очевидно, позировать отказался; а до Майкова и очередь не дошла. Зато голова Фета удалась замечательно: женщине-скульптору удалось передать в нем не только внешнее сходство, но и уловить характерное выражение лица поэта. По возвращении в Петербург Ж.А. Полонская изготовила по восковому эскизу гипсовый бюст А.А. Фета, который ныне хранится в музейных фондах Института русской литературы.