Друг студенческих лет Полонского, Аполлон Александрович Григорьев, тоже, как Мей, Помяловский и некоторые другие литераторы, топил тоску в вине. (Впрочем, возможно, он таким образом хотел прославиться.) Вырвавшись из-под родительской опеки, устраивал буйные загулы, слухи о которых распространялась за пределами обеих столиц.

По пути из Тифлиса Полонский заехал в родную Рязань навестить престарелого отца. Петр Григорьевич заметно сдал, да оно и понятно: годы брали свое. При встрече он обнял сына и прослезился:

- Яшенька, дорогой, ну, слава Богу! А я тебя так ждал...

- Ничего, не расстраивайся, все хорошо. Вот я и приехал...

- Да ты проходи, проходи. - И позвал бывшую няню Якова, которая теперь выполняла в доме обязанности и прачки, и кухарки:

- Матрена, накрывай на стол. Видишь - сын мой приехал, Яков.

В апреле 1850 года в Тифлисе при большом стечении публики открылся грузинский театр. Здание, построенное по проекту князя Гагарина, некогда управлявшего Императорскими театрами, было отделано в восточном стиле и стало украшением города.

«Резко обострившаяся в начале 1860-х годов идейная борьба побудила Полонского подвести итоги пройденного пути, определить свое место в литературе, - писала литературовед И.Б. Мушина. - Возникла потребность обратиться к истокам собственного интеллектуального возмужания.

Полонского традиционно считают поэтом «чистого искусства», «искусства для искусства», а между тем жестокая действительность дореформенной да и послереформенной России нашла в его творчестве некрикливое, незлобивое, но верное отражение. «Если мрачные стороны крепостничества не возмущали моего детства, - писал он впоследствии, -то не потому ли, что дом моей бабушки и моя мать были как бы исключением... Юность познакомила меня с нуждой и с тогдашними крепостными порядками и с вопиющими злоупотреблениями этих маленьких царьков, которые владели душами».